Регистрационные книги вроде этой имелись во всех подобных заведениях, и власти, как правило, их не трогали — только если случался какой-нибудь особенно громкий скандал. Жан подумал, что, возможно, именно страх перед скандалом и побуждает мамашу Брабант быть такой любезной. Скандал, так или иначе затронувший дом терпимости, сделал бы его непопулярным в среде посетителей. И визит медика сразу вслед за визитом полицейского не мог не встревожить хозяйку. Конечно, ее деятельность сама по себе была рискованной, но сейчас степень риска грозила стать непомерно высокой. Поэтому лучше было проявить готовность к сотрудничеству с представителями власти. Даже если врач не был особо важной персоной, захлопывать дверь у него перед носом все же не следовало.

Марселина появилась в заведении мамаши Брабант 18 июня и ушла семнадцать месяцев спустя, 13 января нынешнего года. Жан записал эти даты — они еще могли пригодиться. На хозяйку заведения она произвела такое же яркое впечатление, как на него самого, хотя и по совершенно другим причинам. В ее манере держаться постоянно чередовались высокомерие и какое-то глухое беспокойство. Первое было результатом ее неотразимого воздействия на мужчин, из-за которого ее цена была очень высока, второе — признаком глубоко запрятанной болезни, которой суждено было когда-нибудь полностью ею завладеть, как предсказывала хозяйка. Из-за этого тайного изъяна, который она носила в себе, ей давались всевозможные поблажки, прощались капризы и мелкие шалости и даже отказы некоторым клиентам. Из-за этого Жаклина Брабант опекала ее, как мать опекает ребенка, неизлечимо больного или обреченного вскоре умереть. Она не сказала об этом Жану напрямую, но дала понять достаточно четко.

Рассказ сопровождался равномерным постукиванием, доносившимся со стороны разделочного стола: кухарка нарезала кружочками стручки перца. У Жана снова появилось ощущение, что он находится в кухне старинного замка, где готовится пиршественное угощение для множества приглашенных гостей.

Он также отметил, что Жаклина Брабант — прирожденная соблазнительница, далеко не худшая в собственном цветнике, выглядящая очень эффектно, несмотря на скромный макияж и простое черное платье с длинными рукавами, закрывающее ее тело от запястий до щиколоток и, тем не менее, привлекающее больше внимания, чем откровенные дезабилье в ее салоне.

Итак, Марселины Ферро здесь больше не было, но оставалось множество других работниц, с которыми Жан знакомился заочно, по регистрационной книге — с их фальшивыми именами («творческими псевдонимами», как называла это мамаша Брабант) и краткими физиологическими описаниями, — очевидно, чтобы облегчить работу медицинским службам, полиции нравов и прочим представителям власти. После каждого осмотра, проводившегося раз в две недели, также делалась итоговая запись. Так, он узнал, что у Кармен Андалузской (на самом деле, скорее всего, приехавшей из Тулузы, Сета или Монпелье) несколько недель назад была обнаружена сифилитическая сыпь, из-за чего ее отправили на лечение в Сен-Лазар, а некая Ольга («моя рыженькая», ласково назвала ее хозяйка) пребывает на шестом месяце беременности, но, несмотря на это, продолжает работать. О каждой сообщалось нечто оригинальное, и Жан отметил, что работницы нарочно подобраны с учетом самых разнообразных вкусов клиентов: спектр национальностей и темпераментов был весьма широк. Левантийка, фламандка, анемичная девушка из парижского предместья, больше похожая на мальчика… пылкая, веселая, циничная…

Иногда одна из них торопливо заходила в кухню, и Жан невольно пытался угадать, кто это, исходя из описаний в книге и комментариев мамаши Брабант. Она брала бутылку шампанского из ведерка со льдом, корзину с фруктами или блюдо с жареной курицей — поскольку клиент был в праздничном настроении, хотел выпить или проголодался. И все они — алжирка, фламандка, мальчикоподобная или, наоборот, с роскошными формами — наверняка спрашивали себя, что это за тип, которого мамаша Брабант обхаживает уже так долго: ведь несмотря на общий добропорядочный вид, он совсем не выглядел важной птицей.

Из окошечка висевших над дверью настенных часов, сделанных в виде швейцарского шале, выпрыгнула кукушка и прокуковала одиннадцать раз. Из дальних комнат донесся какой-то шум, заглушённый расстоянием, отделявшим их от кухни.

Жан понял, что не имеет права больше задерживать хозяйку — она не могла надолго оставить своих подопечных без присмотра. Ее ждала работа на благо двух юных учениц монастырского пансиона, воспитанных и благополучных, которые впоследствии будут притворяться, что не знают, каким потом и кровью далось их матери восхождение по социальной лестнице. Однако он не мог уйти, не получив ни одного ответа на мучившие его вопросы. Но с чего начать? Кукушка вроде бы недвусмысленно дала понять, что ему нужно убираться…

О чем он еще не спрашивал?.. Например, о типе по фамилии Фланель (если это фамилия), который ни разу не появился здесь после создания «живой картины»…

— Любопытные вкусы у некоторых ваших клиентов, — небрежно сказал он, — они удовлетворяются лишь созданием «живых картин» с участием ваших девушек, без каких-либо иных способов… ублажения.

Но хозяйка ответила лишь коротким смешком.

— Просят привести Вотана в черную комнату!

Жан обернулся. На пороге стояла улыбающаяся рыжеволосая женщина. Сразу бросалось в глаза, что она беременна — срок был как минимум шесть месяцев, прикинул Жан.

За спиной у него послышался слабый звон. Жан снова обернулся и в изумлении взглянул на огромного датского дога, голова которого возвышалась над столешницей. Волоча за собой тонкую цепь, он направился к двери. Женщина у порога была, скорее всего, Ольга.

— А кто сейчас в черной комнате? — спросила Жаклина Брабант.

— Ирис, — ответила Ольга после некоторого колебания.

— Ах вот как?..

На лице ее отразилось удивление, буквально на долю секунды, но этого было достаточно, чтобы пробудить любопытство Жана, которое она любезно удовлетворила, сказав:

— Я много раз слышала, как она клянется всеми богами, что никогда больше не будет совокупляться с псом… Марселина никогда не занималась такими вещами, считала их слишком унизительными, — добавила она, заметив немое изумление Жана.

Он побледнел.

— Я думаю, вы догадались, зачем в нашем заведении нужен дог, — продолжала мамаша Брабант, по-прежнему держа руки перед собой на открытой книге.

Жан застыл на месте, не в силах произнести ни слова.

— Извращенные склонности очень разнообразны… А теперь, боюсь, нам нужно закругляться… Я вас провожу?..

Она встала — стройная, изящная, соблазнительная, в облегающем черном платье. Жан взглянул ей в лицо — удлиненное, костистое, с выступающими скулами, безупречно очерченными губами и холодными, жадными, пустыми глазами. Если ее дочери похожи на нее, они должны сильно выделяться на фоне остальных монастырских воспитанниц…

— Разве что вы захотите воспользоваться нашими услугами, — добавила она. — Это была бы большая честь для нас.