— Почему это я — дурак?

— Потому, что сто раз мог отправиться с нами. Жалованье вам тогда ещё не выплатили?

— Только задаток.

— Вот-вот, а я о чём! — замахал руками Виньегас. — Сел на корабль, а там кто спросит? Ищи-свищи. А мы с Сальватором вспоминали про тебя. И про Альфонсо тоже вспоминали.

— Святая правда, вспоминали, — подтвердил Сальватор — сухощавый рыжеватый тип с перекошенным лицом и глазами разного цвета. — Я пил с тобой в пятницу помнишь? — а в понедельник мы уже были в Санлукар-де-Баррамеда.

— А ещё через четыре дня, — подхватил Виньегас, — аккурат через неделю после того, как вы со своим батальоном ушли в Лангедок, мы погрузились на корабли и отплыли.

— Всегда терпеть не мог эти корабли, — поморщился Родригес. — Как представлю себя на палубе, так сразу в горле ком и селезёнка ёкает. Наверное, поганая это штука — плыть по морю?

— De nada, — отмахнулся Антонио. — Плавать — ерунда, только и забот что скукотища, жара да поганая жрачка: солонина, сухари, тухлая вода... Но терпеть было можно, особенно пока не кончилось вино. Там было шесть кораблей, наша каравелла называлась «Донна Анна» крепкий, надёжный корабль, он уже дважды до этого ходил на запад, в Индию. На ней разместилось сто сорок человек — матросы, наш отряд морской пехоты и королевский веедор Диего Дорантес. Все вповалку, только этот хмырь на корме, в адмиральской каюте. Ещё были с нами португальский капуцин, комиссар ордена святого Франциска по имени брат Жоан, и кастильский марран по фамилии Морейра — этот знал еврейский, греческий и арабский, его взяли на всякий случай, если бы пришлось переводить. Умный был, собака, жалко, помер от лихорадки. А командовал нами дон Аугусто де ла Сиерва, дворянин, настоящий солдат, hombre de a Caballo[58]. К середине сентября мы уже добрались до Санто-Доминго, там хотели задержаться, но местный adelante посоветовал нам плыть на материк, потому как приближались зимние бури. Мы послушались и отплыли в залив Санта-Крус.

— Пресвятая Дева! Сколько же вы плыли?

— Да почти полгода. Даже больше.

— Говорят, в тех местах полно золота, — Родригес попался вперёд. — Ты хоть немножко-то разбогател там, а, Антонио? Нашёл там золото?

— Эх, hombre! — горько усмехнулся Антонио и постучал по своей каске, что лежала рядом на столе. — Знал бы ты, какими трудами оно нам доставалось, это золото! Эта Индия — благословенная страна, большая, тёплая, плодородная, а тамошние жители всё время голодают. Всё время жалуются на соседние племена, а сами так и норовят обмануть. Хитрющие, как лисы, и такие же красные. Мы двигались вдоль побережья, когда нашли в двух деревнях золотые вещицы и спросили у индейцев, откуда те их взяли. А они сказали, что неподалёку есть земля, которая называется Аппалаче, и в ней много золота, маиса, перца и вообще всякого такого, на чём можно разбогатеть. Caray! Уже тогда можно было понять, что они нарочно отсылают нас подальше от своей деревни, чтобы мы им меньше досаждали. Мы снарядили экспедицию, запаслись провизией и вышли двумя отрядами, чтобы пройти до гор, до этих самых Аппалаче. Но там не было золота, только промокшие леса, в которых змеи, многоножки и саламандры, перепитанные ядом. Два города, которые мы видели, заросли деревьями — лес их сожрал. Чего мы только не натерпелись: кто-то сдох от голода, кого-то погубил большой el cordonazo[59], кто-то захотел остаться жить у дикарей. Нас вернулось меньше трети от начального числа. Нас жрали москиты, косила лихорадка, нам нечего было есть, я исхудал как скелет, а солнце там такое, что мы меняли кожу дважды в месяц, как змеи!

— Ты расскажи им ещё, как эти твари местные индейцы — ни разу не упустили случая напасть на нас, — вмешался доселе молчавший Фабио Суарес.

— Звери, — поддакнул ему Пако, глотнул из кружки и поморщился.

— Индейцы — никудышные солдаты, — презрительно сказал Виньегас. — Против нас они слабаки. Только заслышат «Сантьяго!» — сразу в кусты. Они нарочно подговаривали нас пойти к соседям и ударяли в спину, только так им удавалось иногда убивать одного-двух наших. В открытом бою у них не было шансов, артиллерия косит их как траву. Они атакуют только гуртом, не знают пороха и железа, пользуются только луком и стрелами.

— А, это несерьёзно, — отмахнулся Родригес. — Хороший панцирь лук не пробьёт.

— Пробьёт, — уверенно сказал Сальватор. — У нас был арбалетчик Алонсо, старая седая лиса, так он стрелой доспехи только так пробивал, на два пальца. Чтоб мне лопнуть, если вру.

— Чтоб тебя убить, им ничего не надо пробивать, — вмешался Фабио. — Там у них есть ядовитое растение, это дерево размером с яблоню; чтобы отравить стрелу, достаточно натереть её яблоком с такого дерева, а если на нём нет плодов, ломают любую ветку и смачивают стрелу её соком. Одна царапина — и ты покойник. Бернардито Перес — помнишь его? — умер у меня на руках, как Ахилл, когда такая стрела попала ему в пятку! А Кристобаля Бласко индейцы игуасы вообще убили во сне, когда мы на один день остановились в ихней деревушке, просто потому, что их вождю приснился плохой сон.

— Valgame Dios! — удивился Родригес. — А при чём тут сон?

— Так я о чём!.. Такое сатанинское племя. Поди пойми — они убивают из-за снов даже собственных сыновей; а дочерей, если у них родятся дочери, они вовсе бросают на съедение собакам. Чего уж говорить о пришлых!

— Если плохой сон — бросают? — уточнил Хосе-Фернандес.

— К чёрту сон! — рявкнул Пако и грохнул кружкой о столешницу. Его налитая кровью рожа перекосилась из-за шрама и казалась застёгнутой не на те пуговицы. — Просто так бросают. Они боятся, что соседи украдут их девок, когда они вырастут, и те нарожают детей их врагам. А когда они сами хотят жениться, то покупают женщин у своих врагов за сеть или хороший лук. Они даже нарочно иногда убивают своих сыновей и покупают чужих.

— Так какого чёрта вы вообще зашли в ту деревню? — спросил Хосе-Фернандес.

— То есть как это — какого чёрта? — удивился Сальватор. — А провизию добыть!

— Постой, постой. Какая провизия? Ты ж говорил, у них там всё время голод.

— Caray! — Сальватор грохнул кулаком об стол. — Если у них жрать нечего, это не значит, что мы должны были голодать!

— Звери, — убеждённо повторил Пако и снова уткнулся в свою кружку.

— Яд, предательство, обман, — поддержал его Антонио, — только на это они и способны. — Он вздохнул. — А они обманывали нас. Там, куда мы шли, не было никаких признаков золота. Мы шли и шли на север, пока не добрались до поселения Сан-Мигель — индейцы его называют Кульякан, это в Новой Галисии. Там мы задержались и отдыхали два месяца. Мы бы отдыхали дольше, но туда завернул отряд, и его предводитель (его звали дон Мигель Арранде де ла Коса) рассказал тамошнему губернатору, что они тоже искали золото и теперь собираются идти на северо-запад, к Рио-Гранде. Мы получили приказ соединиться с ним и выходить в поход. Дон Мигель сказал, что там есть озеро, где живут индейцы кутальчичи, которые раз в год приносят богам в жертву el dorado — парня, с ног до головы обвешанного золотом. И что золота там столько, что они с него едят и пьют, и делают из него игрушки для детей, и бросают его в воду, словно камушки, потому как больше не знают, что с ним делать.