— Во как! — восхитился Санчес. — Что у этих дураков тогда вместо денег? Серебро?

Антонио пожал плечами и потянулся за кувшином.

— Вещи, оружие и всякая всячина, — сказал он. — Когда ракушки. А когда плоды. Словно в подтверждение он откусил от яблока и мутным взором уставился на собеседника.

— Плоды? — растерянно заморгал Санчес. — Какие плоды? Они же гниют!

— Не, эти не гниют. Такие жёлтые, как маленькая тыква. — Виньегас обрисовал руками в воздухе. — Они там очень дорого ценятся. Индейцы их размалывают и готовят особый напиток с перцем, только для мужчин. Я пробовал забористая штука: после долго жжёт в горле, как огнём, и спать не хочется, даже если до того и хотелось. Называется чокоатль.

— Как, как? Язык сломаешь.

— Ну, — ухмыльнулся Сальватор. — Я две недели пытался повторить, так и не смог.

— А на каких языках там говорят? — поинтересовался Родригес. — На арабском? На китайском?

— Да ни на том, ни на другом! Все эти индейцы имеют жилища, живут деревнями и говорят на разных языках.

— Как же они друг дружку понимают?

— Не знаю. Как-то понимают.

— А вино там, в этой Индии, есть? — поинтересовался Киппер.

— Вино? — задумался Виньегас, медленно жуя. — Нет, вина нету. Индейцы пьют чичу — это что-то вроде пива. На вкус — моча, а чтоб захмелеть как следует, нужно выпить не меньше калабасы.

— Не меньше чего?

— Калабасы, — повторил Антонио и пояснил: — Бутылки из сушёной тыквы. Размером чуть поменьше этого кувшина.

— Звери, — убеждённо подтвердил Пако.

— Так вы нашли золото или нет? — продолжал допытываться Санчес. — Нашли или нет?

— Да как сказать, — замялся рассказчик, — и да и нет. Мы опоздали. Мы пришли на то озеро, но нас опередил другой отряд — он пришёл за несколько месяцев до нас и забрал оттуда всё ценное, когда мы ещё были в плавании. Нам оставалось только подбирать остатки. Мы двинулись дальше в горы, но золота не было и там. Caramba! — Он грохнул кулаком, и подался вперёд. — Что ты знаешь о золоте, Санчо? Золото, оно как призрак. Иногда я думаю, Кортесу просто повезло. Он захватил вождя, и проклятые инки сами понесли ему золото в горстях, а мы рылись в каждой хижине, в каждой помойной яме, прочёсывали озеро сетями и кошками, а находили только золотые безделушки всяких жаб, мышей, тарелки, плошки, погремушки, фигурки их дикарских идолов, всё пустое, дутое... А часто нам и вовсе подсовывали не золото, а сплав из золота и бронзы. Как в руки взять — не отличишь от золота, даже по весу схоже, а пару месяцев на сырости побудет — зеленеет.

— Звери, — убеждённо кивнул Пако и поморщился. Как уже упоминалось, через лоб, скулу и щёку слева у него шёл стянутый, косой, неровно сросшийся шрам со следами грубых швов. Глаз у него каким-то чудом не вытек и даже веко открывалось-закрывалось, но всё равно картина была та ещё. Видно, эти самые «индейцы» чем-то крепко ему насолили.

— Ага. Я же говорю: хитрые бестии. Ни совести ни чести, одно слово — язычники. Ты бы видел, какие горы костей валяются в их храмах! И это при том, что почти везде стоят церкви. Sangue de Cristo! Вот где настоящая кухня дьявола, вот где настоящие еретики! Все ругают мавров, да мавры по сравнению с ними — безобидные младенцы!

Родригес ухватился за кувшин и подмигнул приятелям.

— Но ты-то добыл себе золотишка, hombre, a?

Антонио махнул рукой:

— Чего скрывать: мешочек-другой привёз. В банке лежит, меня дожидается. Мало, конечно, хотелось бы побольше, да ладно.

— Что ж ты в армии тогда?

— Amigo, — усмехнулся он, — ты же не хуже меня знаешь: денег много не бывает, а война — дело прибыльное.

— И-эх! Вот помашу алебардой ещё годик-другой, вернусь в Валенсию и заживу как человек. Куплю себе домик возле Альбуферы с апельсиновым садом и виноградником, женюсь, заведу детишек, буду трескать паэлью, пить вино. Удить рыбу и вспоминать, как воевал. Эй, как тебя... монах! Чёрт бы тебя побрал, ленивая скотина... Сбегай, принеси еще вина.

Незанавешенные окна затопила смоляная чернота; была уже глухая ночь. Предложение Санчеса перекинуться в картишки встретили вяло — после рассказа гостей всеми овладела молчаливая задумчивость. Послушник Аристид принёс наполненный кувшин и зажёг в поставце новую свечу — прежняя догорела до самой розетки. Десятник Киппер уже спал, растянувшись на лавке. Сальватор очистил луковицу, откромсал себе хлеба, ветчины и сыра и шумно принялся жевать.

— Да, вот жизнь! — мечтательно проговорил Санчес. — Сражения, походы... золото... Слушай, Антонио, а бабы там какие?

— Бабы? — Виньегас проглотил кусок и задумался. Бабы разные. Как везде. По большей части ничего, хотя попадаются и уродины. Одеваются в шкуры, а где победнее — прикрывают стыд травой и соломой. И до этого дела охочие есть. И, слышь-ка, забавно — они ТАМ совсем без волос, хе-хе! А брак у них не христианский. Все индейцы бросают своих жён, если между ними нет согласия, и сразу женятся снова, на ком захотят. А дети у них сосут титьку подолгу — лет до двенадцати бывает или даже больше.

— Это-то зачем? — опешил Родригес.

— Так говорю же: голодно у них там, им не прокормить иначе. А вообще насчёт баб обычаи у них дикие. К примеру, так бывает: мужчины заварят чай из листьев, а перед тем, как пить или вылить, кричат на всю деревню, кто, мол, пить хочет? И если женщина слышит этот крик — замирает на месте. Даже если тяжести несёт — встанет и стоит как вкопанная! И не дай бог пошевелится: побьют, отвар на землю выльют, а что успели выпить, выблюют обратно.

— Иди ты!..

— Истинный крест! А ежели у какой бабы наступают ихние бабские дела, она собирает себе еды и уходит в дальний угол, поелику никто не станет вкушать пищу, ею в это время приготовленную... И вообще, среди индейцев довелось мне видеть разную бесовщину. Так, в одной деревне был мужчина, женатый на другом мужчине, а были они оба подобны женщинам: занимались женскими делами и одевались как женщины. И ладно б, слабаки — нет: они были крепче других мужчин телом, выше ростом, а бросили лук и носили тяжести. И среди индейцев полно таких!

— Срамота! — возмущённо встопорщил усы Родригес.

— Содом с Гоморрой! — разделил его негодование Санчес. — А зачем они так?

Антонио открыл было рот, чтобы ответить, но Хосе-Фернандес его опередил.

— От голода, — сказал он. Посмотрел на Пако и подытожил: — Звери.

Все грохнули и повалились друг на друга, стуча кулаками и кружками; свеча на столе едва не погасла. Хохотали все, включая послушника, который до того только сидел и слушал, время от времени шмыгая носом. Пако покраснел как варёный рак, шрам его налился багровым; некоторое время он колебался — то ли хвататься за нож, то ли всё списать на шутку, пока наконец тоже не рассмеялся. Один лишь Киппер, будучи мертвецки пьян, уже храпел и в общем веселье участия не принял.