– Со временем они умирали, – неумолимо продолжал я. – Одни – вследствие перенесенных пыток, другие по иным причинам. А на самом-то деле держать их в неволе было совершенно незачем.

– Да уж, догадываюсь. Берегись вон того механизма с крюком! Он к плащу твоему тянется.

– Так зачем же вы держите их? Вас ведь законы к этому, в отличие от нас, не обязывают.

– Думаю, на запчасти. На органы. Другого применения Бальдандерс этому отребью, как правило, не находит. – Поставив ногу на первую из ступеней, доктор Талос замешкался и обернулся ко мне: – Ну а теперь, будь добр, не забывайся. Держись как можно любезнее. Им, понимаешь ли, не по душе, когда их зовут какогенами. Обращайся к ним лучше по именам, какими там они на сей раз ни назовутся, и ни слова о слизи. И вообще разговора ни о чем неприятном лучше не заводи. Бедняга Бальдандерс столько сил положил, чтоб помириться с ними, после того как потерял голову в Обители Абсолюта, и если ты перед самым их отбытием все испортишь, будет просто раздавлен.

Я успокоил его обещанием держаться как можно дипломатичнее.

Поскольку корабль располагался над башней, я ожидал найти Бальдандерса в обществе высоких гостей на самом верхнем из этажей, но ошибся. Не успели мы с доктором подняться на второй этаж, как сверху донеслись негромкие голоса, а после и бас великана, как обычно, казавшийся грохотом рухнувшей где-то вдали стены.

В этой комнате тоже оказалось немало машин, но на сей раз они, пусть не менее древние, чем этажом ниже, производили впечатление действующих и, мало этого, расставленных по отношению друг к другу согласно некоей (хотя и непостижимой) логике, подобно загадочным устройствам в зале Тифона. Бальдандерс с гостями расположился в дальнем углу помещения так, что его голова – втрое крупней головы любого обычного человека – возвышалась над дебрями из хрусталя и металла, словно морда тираннозавра над верхушками леса. По пути к ним я увидел под блестящим стеклянным колпаком останки девушки, похожей на Пию, будто родная сестра. Брюшная полость ее была рассечена чем-то изрядно острым, определенная часть кишечника – извлечена и разложена вокруг тела. На теле имелись все признаки ранней стадии разложения, однако губы девушки шевелились, а веки, стоило мне пройти мимо, приподнялись и снова сомкнулись.

– У нас гость! – во весь голос известил Бальдандерса доктор. – Нипочем не догадаешься кто!

Великан неторопливо повернул голову к нам, однако меня смерил взглядом, пожалуй, столь же непонимающим, как в Нессе, в первый день знакомства, с трудом разбуженный поутру доктором Талосом.

– С Бальдандерсом ты знаком, – продолжал доктор, обращаясь ко мне, – однако я должен представить тебя прочим нашим гостям.

Трое людей – или созданий, с виду кажущихся людьми, – грациозно поднялись с мест. Один, будь он действительно человеком, был бы человеком невысоким и коренастым. Двое других, выше меня на целую голову, не уступали в росте экзультантам. Маски на лицах всей троицы изображали лица мужчин – прекрасно воспитанных, сдержанных, отнюдь не глупых, но я сразу заметил, что глаза за прорезями в масках тех двоих, высокого роста, гораздо больше человеческих глаз, а у невысокого глаз нет вовсе, и в прорезях его маски видна лишь непроглядная тьма. Все трое были одеты в белое.

– Ваши Милости! Перед вами – наш большой друг, мастер Севериан из гильдии палачей. Мастер Севериан, позволь представить тебе достопочтенных иеродулов Оссипаго, Барбата и Фамулима. Работа сих благородных персон – прививать мудрость человеческой расе, представляемой здесь Бальдандерсом, а теперь и тобой.

Представленный доктором как Фамулим заговорил. Голос его вполне мог бы показаться человеческим, если б не звучал куда звонче, мелодичнее любого из настоящих человеческих голосов, какие мне доводилось слышать: казалось, ко мне обращается какой-то из струнных музыкальных инструментов, внезапно обретший жизнь.

– Приветствуем тебя, Севериан, – пропел он. – Тебя увидеть – счастие для нас. Перед тобой мы преклоним колени.

С этим и он, и двое других действительно ненадолго опустились передо мной на колено.

Никакие его слова, никакой иной поступок не мог бы поразить меня сильнее. Захваченный врасплох, я попросту не нашелся с ответом.

Наступившую тишину, точно придворный, заполняющий неловкую паузу в светской беседе, нарушил второй из какогенов высокого роста, Барбат. Голос его звучал слегка басовитее, глубже, чем у Фамулима, а в интонациях чувствовалось некоторая воинственность.

– Тебя мы здесь видеть рады – весьма, весьма рады, что явствует и из слов моего дорогого друга, и из наших поступков. Однако твоим друзьям, пока мы здесь, придется подождать там, снаружи. Впрочем, ты сам прекрасно это понимаешь. Моя просьба – всего лишь формальность.

– Пустяки все это, – невероятно низким (казалось, его не столько слышишь, сколько чувствуешь) басом пророкотал третий из какогенов и, словно опасаясь, как бы я не заметил пустоты в глазных прорезях его маски, демонстративно отвернулся к узкой бойнице окна позади.

– Возможно, так и есть, – согласился Барбат. – Уж Оссипаго-то знает…

– Так, значит, с тобой друзья? – прошептал доктор Талос.

Эту странность я замечал за ним далеко не впервые: в отличие от большинства, он крайне редко обращался разом ко всем собеседникам, но либо разговаривал с одним из них, как будто более рядом никого нет, либо ораторствовал, словно перед многотысячной аудиторией.

– Да. Кое-кто из островитян решил сопроводить меня, – старательно сохраняя хорошую мину при плохой игре, отвечал я. – Должно быть, ты о них знаешь. Они живут среди озера, на плавучих скоплениях тростника.

– Видишь, они взбунтовались против тебя! – сообщил доктор великану. – А я ведь предупреждал, что рано или поздно бунта не миновать!

С этим он бросился к окну, в которое якобы смотрел Оссипаго, отпихнул какогена плечом, устремил взгляд в ночь, а затем, повернувшись к нему, рухнул на колени и припал губами к его руке (вернее, к перчатке из какого-то упругого материала, раскрашенного под человеческую кожу, так как то, что находилось внутри, наверняка нисколько не походило на руку).

– Ты ведь поможешь нам, твоя Милость, не так ли? У вас на борту корабля наверняка есть фантассены. Всего разок выставить вдоль стены строй чудовищ – и мы в безопасности на целую сотню лет!

– Победа останется за Северианом, – проговорил Бальдандерс с обычной неспешностью. – Иначе отчего они преклоняли перед ним колени, хотя он может погибнуть, а мы с тобой – нет? Ты, доктор, их обычаи знаешь. Грабеж – тоже способ высева семян знания.

Доктор Талос в ярости повернулся к нему:

– Много он в прошлый раз посеял? Много, я тебя спрашиваю?!

– Как знать, доктор, как знать.

– Сам знаешь, ничего он среди них не посеял! Они до сих пор остаются все теми же – невежественным, суеверным скотом! – прорычал доктор и вновь обернулся к какогенам: – Высокородные иеродулы, ответьте же! Кому же знать о том, если не вам?