Высоко в небе пекло солнце, вдалеке звучали крики тренирующихся учеников, совсем рядом терпеливо стоял мистик, ожидающий, когда его слепой подопечный приступит к упражнению, а Регарди никак не мог заставить себя коснуться чучела, зная, что если он сделает это, то до поражения или победы останется всего один шаг.

– Странно, что ты боишься, – задумчиво произнес иман. – Тебе не хватает ответов?

– Не бывает новых ответов, есть только новые вопросы, – прошептал Регарди, поразившись тому, что мысли обрекли столь четкую форму. Ему редко когда удавалось говорить так искренне.

Наверное, мистик удивился тоже, потому что в тот день они так и не приступили к тренировкам на деревянной кукле. Иман неожиданно его отпустил, велев прийти на площадку, когда он будет готов. Сначала Регарди разбирала злость на себя, потом чувство досады на кучеяра, а к обеду эти два чувства вдруг лопнули, словно мыльные пузыри, оставив в нем странную пустоту. Она разбудила его на следующую ночь и заставила прийти на Огненный Круг, когда в небе еще горели звезды.

Присутствие имана на мраморной площадке Арлинг воспринял как должное. На какой-то миг ему даже показалось, что кучеяр никуда и не уходил, поджидая, когда Регарди разберется с собственным «я». Кивнув учителю, он подошел к кукле и, размахнувшись, ударил туда, где должна была находиться голова.

– Хорошо, – довольно произнес мистик, пока Регарди шипел от боли, прижимая к груди разбитый кулак. – А теперь я покажу, как это надо делать правильно.

Если раньше Арлинг думал, что его день расписан по минутам, то теперь он понял, что ошибался. Работа на поле и ношение воды на кухню превратились в отдых, а короткие перерывы на обед – в бесконечно долгие часы передышки, занятые наслаждением изысканными яствами. Стряпня Джайпа вдруг показалась безумно вкусной, а аппетит вырос пропорционально времени, проводимом на Огненном Круге. Арлинг проглатывал все до последней крошки и бежал на площадку, уже не задумываясь о том, что кто-то мог положить на дороге кирпич.

Когда он перепрыгнул через камень в первый раз, то даже не обратил на это внимание. Уже ночью, проваливаясь в сон, Регарди вспомнил, что на тропе был булыжник, и он почувствовал его на расстоянии.

На следующий день Арлинг специально замедлил шаг и понял, что не ошибся. Вчерашний булыжник действительно существовал. Камень лежал там же, где он его перешагнул, не подумав о том, что сумел заметить препятствие на расстоянии. Однако ликование было недолгим. Победа на тропинке сменилась поражением от деревянной куклы на площадке, но Регарди оно не расстроило. В нем постепенно зарождалось новое чувство. Пока осторожная, едва ощутимая, почти невидимая, но, тем не менее, это была она – вера. И ее могущество было неоспоримо.

– Вера важнее истины, – сказал иман, когда Арлинг поделился с ним новыми ощущениями. – Не веря себе, не веря в себя, ты в каждом бою будешь в опасности. Истина может заключаться в том, что ты не способен справится с более тренированным врагом. Но если противник верит, что ты можешь одолеть его, это меняет все. Запомни, твое лучшее оружие находится в сознании твоего врага.

И Арлинг запоминал. Он изучал безоружный бой в Императорской Военной Школе и на улицах Согдарии, но то, что рассказывал иман, отличалось от всего, что он слышал раньше.

– Девять раз вниз, десять раз вверх, – безжалостно повторял мистик, подталкивая упавшего Регарди носком сапога. – Это золотое правило. Пусть оно будет твоим гимном.

Когда учитель велел ему отойти от куклы и встать напротив, Арлинг понял, что время игр закончилось. Кучеяр атаковал со скоростью ветра. Регарди полетел на землю с полной уверенностью, что был бы мертв, приложи мистик чуть больше усилий. Удар пришелся в грудь, и Арлинг до вечера валялся бы на песке, пытаясь вдохнуть, если бы иман не поднял его за ворот рубахи.

– В бою нужно действовать по принципу: убей либо будешь убит, – сказал учитель, обходя его кругом. – Если у тебя всего один удар, то ты должен сделать его смертельным. Бить с первого раза, но так, будто этот раз – последний. И не позволять опрокидывать себя на землю, потому что можно уже не подняться. Ты даже не пытался защититься. Плохо, очень плохо.

– Если бы я знал, что вы нападете, я бы защищался, – огрызнулся Регарди. – А еще лучше, если бы вы показали мне этот ваш особый прием вместо того, чтобы избивать слепого.

– Не существует «особых» приемов, – вздохнул иман, и Арлинг почувствовал его задумчивый взгляд. – Самый лучший прием – это твои естественные движения. Испытанные приемы поражают врага вернее, чем ни разу не опробованный кинжал. В Школе Белого Петуха не учат одному боевому стилю. Я хочу, чтобы ты понял это сразу, до того, как мы начнем заниматься. Мне нравится, как дерутся в Школе Карпов, я уважаю традиционный бой шибанских горцев, восхищаюсь боевой системой Жестоких. И я не стесняюсь заимствовать у них, выбрасывая любую ненужную, на мой взгляд, позицию или прием. За это нашу школу критикуют, но, если ты с нами, то тебя не должно это волновать.

Ответ Арлинга мог быть только один.

– Я с вами, учитель, – быстро произнес он. – И всегда буду.

– Хорошо, – кивнул иман. – Хочешь спросить про оружие?

– Да, – усмехнулся Регарди, стараясь не удивляться прозорливости учителя. Он уже привык к тому, что тот читал его мысли. – В Согдарии предпочитают шпаги, а в Сикелии – сабли, верно?

– Правильнее будет сказать: драганы любят шпаги, а кучеяры – сабли, – ушел от прямого ответа иман, – но мы в равной мере используем оба вида клинков. Что касается Школы Белого Петуха, то, как ты уже догадался, я не отдаю предпочтение ни тому лезвию, ни другому. Можно прекрасно обойтись без клинка вообще. Любая часть тела – это оружие. Твой меч – это рубящие руки, а кинжал – режущие, протыкающие и колющие пальцы. Оружием может быть не только тело. Головной платок, одежда, плащ, обувь… Опытный воин использует все для того, чтобы уничтожить врага. Я не учу красивым прыжкам через голову и ненужным приемам с акробатическими трюками. Я учу убивать противника. Лучше одним ударом. Лучше в голову. Как говорится в одной старой пословице: убей голову, и тело умрет. И еще. Между людьми гораздо больше сходства, чем различий. Не требуется особых приемов, чтобы их убить. Все умирают одинаково.

Иман приложил ладонь к груди Арлинга, которая еще горела от удара.

– В следующий раз я снова буду целиться сюда. Будь готов.

Однако Регарди не оказался готов ни в следующий раз, ни в позаследующий. И, тем не менее, слова имана глубоко запали ему в душу, напоминая о том, что его появление в Школе Белого Петуха было не случайным.

Время уже не просто бежало. Оно летело, словно запоздалый зимний самум, спешащий в Балидет на жарких крыльях песка и солнца. «Страха нет», – повторял про себя Регарди, но через секунду слышал, как на соседней площадке ловко фехтовал Беркут и понимал, что все его попытки стать пятым учеником имана – иллюзия. Глупая игра слепого драгана, не имеющая смысла и цели.

Маленькую проблему нужно решать до того, как она перейдет в большую, вспомнились ему слова отца. Однажды Арлинг благополучно их проигнорировал, но, как оказалось, они все-таки задержались у него в голове. Мудрость Канцлера нельзя было не признать. Правда, когда именно его собственная маленькая проблема успела перерасти в большую, Регарди-младший не знал. Когда убили Магду? Или когда он встретил Фадуну мерзлым осенним днем в дебрях мастаршильдской тайги? А, может, еще раньше? Когда самый великий человек империи захотел решить за своего сына его судьбу? Странно, но в последнее время мысли об отце навещали его часто. В основном, в виде вопросов, на которые не было ответов.