Воду принесли из колодца. Она была очень холодна, и после того, как Гортензия дважды сменила влажную повязку, Этьен понемногу успокоился… Когда он, промокший до нитки, поднялся. Гортензия решила просушить его одежду. Он беспрекословно повиновался и лишь молча поднял на нее голубые глаза, из которых все еще продолжали катиться слезы. Наконец он выпил немного вина.

– Спасибо, – со вздохом промолвил он. – Похоже, вы весьма одарены талантом ухода за больными. Из вас, несомненно, вышла бы прекрасная жена и еще лучшая мать…

– Но я и так ваша жена, – тихо сказала она. – А если господь нам поможет, надеюсь стать и матерью…

– Ну, уж в любом случае не с моей помощью. Отныне и впредь вы – графиня де Лозарг, но никогда вам не стать моей женой в том смысле, в каком это обычно понимают.

– Почему? Разве… вы меня так презираете? А ведь до того, как я повредила ногу, мы были друзьями. Вы доверяли мне, и, кажется, нас объединяла некоторая взаимная склонность. А ныне вы, кажется, полны враждебности ко мне. Можно подумать, что я перед вами провинилась!

– Я не презираю вас… Напротив!.. Но правда и то, что я сердит на вас.

– Почему?

– Потому что вы меня предали… обманули! Вы обещали сделать все, чтобы оказаться далеко отсюда. Вы утверждали, что изо всех сил станете противиться желаниям моего отца… И вы даже не боролись.

– Вы несправедливы. Мне не повезло, вот в чем дело. Я хотела бежать, и вы знаете, что со мной приключилось. Я надеялась найти убежище у моей двоюродной бабки, мадам де Мирефлер, и узнала, что та умерла в Авиньоне. Мне нужны были время и помощь. Куда я могла пойти, не подвергая кого-либо опасности? Что можно было поделать, когда есть королевское повеление? А вы, Этьен, почему вы согласились на этот брак? Вы могли бы отказаться.

Этьен немного помолчал. Он встал с кровати и подошел к камину. Стоя перед очагом, он протягивал к огню бледные руки, казавшиеся хрупкими из-за широченных рукавов. Он беспокойно вглядывался в язычки пламени, словно прося у них помощи, а может, ответа…

– Потому что, не согласись я, вы были бы уже мертвы! Он… пригрозил убить вас, если я не решусь дать вам свое имя.

– Убить меня? Но это же ни с чем не сообразно! Разве ему тогда не пришлось бы отказаться от всех планов? Полная бессмыслица!

– Вы так думаете? Несомненно, он предпочел бы законный путь. Кроме того, ваша смерть взбудоражит тех, у кого уже есть кое-какие подозрения, вызовет тьму вопросов. Во всем этом имеется доля риска, которой отнюдь не следует пренебрегать, несмотря на изумившее всех покровительство короля, полученное таинственным для меня способом, невероятным для человека, никогда не покидавшего своей норы! Но если бы вы исчезли, это никак не помешало бы исполнению его планов. Разве он – не единственный ваш наследник?

Гортензия раскрыла рот, но не смогла издать ни единого звука, словно вдруг оказалась в чьем-то кошмарном сне. Несказанный ужас затопил ее душу, сковал нервы и даже дыхание. Хватая ртом воздух, она повалилась на кресло, прижимая руки к груди. Теперь настала очередь Этьена прийти ей на помощь.

Опасаясь, что она потеряет сознание, он похлопал ее по ладоням, нашел на ночном столике флакон с нюхательной солью, заботливо оставленный мадемуазель де Комбер, и поводил им под носом Гортензии, которая, чихнув, пришла в себя. Взгляд девушки, обращенный к нему, был так растерян, что Этьен не мог сдержать улыбки.

– Да нет, я не сошел с ума, дорогая Гортензия! Все, сказанное сейчас, правда! Мой отец – убийца. Он убил мою мать, чтобы завладеть жалким наследством, которое она не спешила отдать в его распоряжение, желая сохранить что-нибудь и для меня. Для меня, которого он терпеть не может! Он убил аббата Кейроля за то, что святой отец отказал ему в отпущении грехов и после смерти матери предал анафеме. И если бы он не находился безвыездно здесь в прошлый Новый год, я был бы убежден, что именно он убил ваших родителей! Состояние вашего отца, да будет вам известно, давно уже сводит его с ума. Годы и годы он мечтает о нем! Он жаждет его! И сметет с пути всякого, кто попытается помешать ему завладеть этим богатством!

Горестное молчание, повисшее в комнате, казалось еще более безнадежным от песен, радостных криков, музыки – ярких звуков простонародного ликования, долетавших сюда из другого, казалось, настоящего, живого мира, не подозревающего о той драме, что разыгрывалась за его толстыми стенами…

– Ну что ж, – помолчав, сказала Гортензия. – Теперь ему остается только убить меня! А затем и вас, ведь по закону с сегодняшнего дня все мое достояние принадлежит вам!

– Он не так глуп. Это еще опасно, потому что слишком рано… Тех людей, что в Париже блюдут ваши интересы, быть может, окажется трудно заставить замолчать. Ныне мы поженились, и он считает, что победа уже у него в руках. Ему потребуется лишь немножко терпения… Надо только подождать, пока не появится наследник, которым он сможет гордиться, ребенок, над которым он будет иметь полную власть… Вот почему вы никогда не станете моей женой не по имени, а по существу!

– Что вы хотите этим сказать?

– Я думал, что ясно выразился. Мы будем жить вместе, как брат и сестра, ничего больше! Он никогда не получит ребенка, которого заранее обожает… который, возможно, будет на него походить! Поймите же, Гортензия, я отказываюсь производить потомство потому, что не желаю создавать еще одно чудовище по его образу и подобию! Мы – вы и я – станем последними из Лозаргов!.. Но он этого не узнает! Он станет ждать день за днем, месяц за месяцем, год за годом, он так и не услышит благословенной для него вести! Он будет посматривать на вашу талию, проверяя, не растет ли живот! А я наконец буду счастлив. По крайней мере какое-то время. Я буду…

– А вы не боитесь, что он устанет ждать? – холодно спросила Гортензия.

Ее вопрос охладил энтузиазм Этьена, начинающий переходить в бредовые видения.

– А что он может сделать? – едко спросил он. – Прибегнуть к насилию? Самому сделать вам ребенка? Что ж, это желание возникло у него только что, когда он вас разглядывал.

– Замолчите, Этьен, вы не в своем уме!

– Вы думаете, я сумасшедший? Да нет же… До меня доходили кое-какие слухи. Мне известно, что он любил свою сестру противоестественной любовью… а вы так на нее походите! Ах, как бы ему хотелось самому жениться на вас! Какое возмездие! Какая победа над той, что ему некогда изменила!..

Зажав руками уши, Гортензия бросилась к окну. Слишком много ужасов открылось ей в этот вечер, слишком много кровавых струпов, которые сдирали с язв, так что из-под них вырывался гнилостный смрад, казалось, заполнявший всю комнату. Ей безумно захотелось вдохнуть чистого воздуха. А воздух этой июньской ночи был божественно сладок, исполнен благоуханий. Лес поднимал к ней свои ветви, овевая запахом сосновой смолы. Наверное, все травы лесные и луговые, благотворные растения, которые собирают старухи, колдуны и костоправы, пользуясь покровительством этой волшебной ночи, чтобы потом готовить из них эликсиры счастья и любви, – все эти травы доверили ветру донести до нее свое умиротворяющее ароматное послание.