Наибольших, поистине титанических, усилий стоила Сент-Экзюпери борьба, которую когда-либо он вел против обстоятельств, во время полета на юг из Трелюи в Комодоро-Ривадавия. Девятью годами позже, когда он описал это событие для американского издания «Ветер, песок и звезды», он признался, что ему трудно подобрать необходимые слова и образы, чтобы попытаться разобраться в галлюцинациях, сопровождавших тот полет. Он и его товарищи-пилоты уже познакомились с полетами у Комодоро, где воздух из областей высокого давления над Тихим океаном проникал через сужающееся пространство в Андах, подобно воде в носике чайника, и дул, вырываясь на вычищенную поверхность плоскогорья со скоростью в 100 миль в час. Они садились, крепко пристегнувшись ремнями, схватившись за специальную скобу на случай удара и приготовившись к сорокаминутной битве с ветром. Но в этот специфический день небо было сине-стальным, подобно лезвию ножа, а яркость солнца – противоестественной. Издалека все выглядело безоблачным и чудесно спокойным, только ближе к поверхности земли Антуан смог разглядеть завесу пыли, подобную потоку пепла, устремлявшегося к морю.

Несколько слабых, предупредительных ударов, а затем без всякого предупреждения стихия настигла его. Он видел землю где-то безумно далеко справа, в головокружительном вращении. Он торопливо поймал ветер, после чего скользящий пейзаж стабилизировался и стал зловеще неподвижным прямо под ним. Самолет продолжал скользить по инерции, подобно вышедшему из строя механизму. В течение двадцати минут Сент-Экс отчаянно боролся, чтобы на высоте 200 футов отказаться от безнадежного сражения, подумав о возможном столкновении с пересекавшей его курс долиной в надежде хоть так выползти из-под бури. Вместо этого его швырнуло вверх на 1500 футов с силой взрывной волны. Прежде чем Антуан смог стабилизировать полет, он оказался унесенным миль на шесть в море, отчаянно пытаясь вернуться к берегу, теперь уменьшившемуся до нечеткой линии вдали. Ветер, с которым он боролся, нес его с фантастической скоростью 150 миль в час – максимальная скорость его «Лате-25». Если бы он пилотировал старый «бреге», то мог бы никогда не возвратиться. «Впервые за четыре года эксплуатации авиалинии, – написал он позже, – я усомнился в прочности крыльев. И испугался падения в море – не из-за нисходящих потоков, которые гладили своего рода матрац на уровне волн, а из-за шиворот-навыворот образовавшихся углов, под которыми ветер продолжал бросаться на меня».

Через 80 минут он был далек от берега, как никогда прежде, но он поднялся на 900 футов – достаточно, чтобы разглядеть на некотором расстоянии дальше на юг своего рода синюю реку посреди этого бушующего океана, где завывающие палочные удары ветра превращались в сердитую пену и разбивались о длинные зеленые волны. Антуан взял курс на юг к той благоприятной синей заплате, где сила бури казалась менее свирепой, а затем, подобно любящему схватку боксеру, который почувствовал слабину противника, сжал рычаг управления на полу и начал решительно пробиваться к берегу. Под ним ревело море, выбрасывая множество брызг, но понемногу он начинал чувствовать себя на пути домой. Час ушел на преодоление тех шести потерянных миль. Нечеткая линия стала берегом, а затем постепенно и утесом, в чьей тени искал он защиты от урагана. Отклоняясь к югу, Сент-Экс пробивался к Комодоро-Ривадавия. Самое худшее осталось позади. Но ветер все еще выл так неистово, когда он зашел на посадку, что 120 солдат надо было поднять по тревоге, чтобы помочь втянуть его «Лате-25» в ангар. Еще час упорных усилий в преодолении вертикальных смещений и натягивании канатов – и наконец они внутри.

Той ночью в своем гостиничном номере, когда он повалился в кровать, его сведенные мускулы все еще продолжали бороться со штормом, который с отчаянным и неослабным безумием стонал за окном и грохотал о рифленую крышу над его головой.

Год, проведенный Сент-Экзюпери в Южной Америке, оказался значимым и для «Аэропостали». Введя ночные полеты между Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айресом весной 1928 года, Жан Мермоз сократил сроки доставки почты между этими двумя столицами с пяти дней судном до одного дня воздушным путем. Подобный же прогресс был достигнут на участке Тулуза – Дакар, где новые, способные летать ночью «латекоэры» дали возможность доставлять почту за полтора дня. И тогда все 6 тысяч миль от Тулузы до Дакара с одной стороны Атлантики и от Натала до Буэнос-Айреса – с другой могли перекрываться за четыре дня или даже меньше. Но время, выигранное над сушей, терялось над морем. Так, небольшим кораблям (как у пограничников береговой охраны), усердно курсировавшим туда-сюда между Дакаром и Наталом, требовалось пять, шесть, а иногда и семь дней, чтобы пересечь 2 тысячи миль Южной Атлантики. Как бы отважные шкиперы и их команды ни старались развивать максимальную скорость в 18 узлов, пересекая океан, на их пути все равно вставал и резкий ветер, и бурное море, а их паровым двигателям досаждали разрывающиеся трубы. Уже испытывались судна на дизельном ходу, но преимущества впечатляли не настолько, чтобы гарантировать огромные затраты на их приобретение. Поскольку в Германии уже проводились эксперименты с воздушными кораблями и летающими лодками, это был просто вопрос времени: когда немцы догонят своих конкурентов в авиапочтовой гонке, разве что французам удастся ответить на их вызов. И «Аэропосталь», чтобы сохранить свое лидерство, вынуждена была пересечь океан воздушным путем.

Тулуза совсем недавно выпустила «Латекоэр-28», с двигателем мощностью в 480 лошадиных сил, который был более надежен, чем все, чем располагала линия до тех пор. Приделав к нему двигатель в 650 лошадиных сил, изготовленный именитым «Испано-Суиза», и снабдив его поплавками, Дидье Дора произвел на свет гидроплан, способный поднять на борт десять пассажиров и развить среднюю скорость в 140 миль в час. Больше того, он утверждал, будто гидроплан мог преодолеть эти 2 тысячи миль между Сен-Луи-дю-Сенегаль и Наталом без посадки, «в один хлоп». Авторитеты французской авиации отказывались верить этому, вот почему Дора отозвал Мермоза из Южной Америки, поручив ему доказать возможность такого перелета.

В Буэнос-Айресе собралась восторженная толпа провожать известного авиатора, отплывающего домой на «Лютеции». За прошедшие два года он побивал рекорд за рекордом с регулярностью, которая напоминала ранние годы братьев Райт и Ролана Гарро на пике его славы. Он связал Асунсьон с Буэнос-Айресом, и ему первому удалось пролететь с востока на запад 1200 миль бразильских джунглей, где малейший сбой двигателя привел бы к катастрофическим последствиям. Мермоз стал первым пилотом, доставившим почту через Кордильеры (горную цепь, разделяющую Чили и Аргентину), а сенсационное спасение, придуманное и совершенное им и его механиком, с недоступного выступа горы в Андах казалось настолько невероятным, что чилийцы сначала отказывались верить этому. Поскольку он двигался от одного триумфа к другому, за его героическими деяниями пресса следила как за подвигами какого-нибудь славного тореадора. Сент-Экзюпери, вместе с Гийоме и Рейном, был среди тех, кто провожал его до каюты. Они понимали, что Мермоз стоял на пороге самого большого витка своей карьеры, и от результатов его полета зависел их собственный дальнейший успех.

«Лютеция» отплывала 20 января, и спустя месяц Мермоз был уже в Тулузе, готовый забрать «Лате-28». Оснащенный поплавками, он был отправлен в Перпиньян, где Мермоз провел предварительные испытания. Пока он ездил в Лак-де-Берр, близ Марселя, чтобы получить права пилота гидросамолета, были сделаны кое-какие окончательные доводки. Затем, 2 апреля, он поднялся со штурманом и радиооператором, и «Лате-28» отправился в полет по круговому маршруту по периметру треугольника Тулон – Марсель – Безье, поставив новый мировой рекорд: 4300 километров беспосадочного полета за тридцать часов. «Только подумайте, – ликовал Мермоз, обращаясь к Дидье Дора, – на 1200 километров больше, чем нам надо для пересечения Южной Атлантики!»