Произвести впечатление на парижское авиационное начальство, субсидировавшее «Аэропосталь», оказалось не так легко, и потребовались дни бюрократических пререканий, прежде чем удалось преодолеть недоверие. Наконец, с той осмотрительной доблестью нытиков, перестраховщиков и провокаторов, которая является их существенным достоинством, они согласились послать разрешение на этот полет авиапочтой в Натал, в Северо-Восточной Бразилии, так чтобы оно могло пропутешествовать на гидросамолете Мермоза. Если бы, как опасались эти суровые столоначальники, полет не удался, официальное разрешение из Парижа погрузилось бы в пучину волн, освобождая их наверху от любой, столь ненужной им ответственности!

Полет был назначен на 12 мая, так чтобы великодушно полная луна могла освещать путь Мермозу через мрачные опасности ночи. Не желая ничего оставлять на волю случая, Дора пролетел с ним до самого Сен-Луи-дю-Сенегаль. Там, в тот момент, когда они проводили последний предполетный осмотр «Лате-28», телеграмма из Рио-де-Жанейро принесла им горестную весть, что Жюльен Пранвиль, блестящий молодой инженер, служивший заместителем у Дора в Монтодране, прежде чем его направили возглавлять работу «Аэропостали» в Южной Америке, утонул во время катастрофы его самолета у Монтевидео. Марсель Буйю-Лафон вначале намеревался лететь в Натал поприветствовать Мермоза при завершении полета, обещавшего стать значительным событием, но в последний момент изменил свое решение и делегировал вместо себя Пранвиля. Сент-Экзюпери проводил его на летном поле Пачеко. «Лате-25» пилотировал Элисе Негрэн, бывший летчик-испытатель из Тулузы, помогавший ему наладить обслуживание в Патагонии. Стояла туманная ночь, и, когда Негрэн снизился ниже кромки тумана, в надежде хоть мимолетно увидеть огни Монтевидео, его колеса погрузились в темные воды Ла-Платы, а самолет судорожно споткнулся. Май в Южном полушарии совсем как ноябрь на севере, и вода была настолько холодна, что люди стали жертвами переохлаждения. Из пяти человек, находившихся на борту, выжил только один – бразильский армейский лейтенант, сумевший удержать свой матрац на плаву в течение двух с половиной часов, зажимая просачивающийся сквозь клапан воздух большим пальцем. Его рассказ о том, как три француза (включая Пранвиля) пожертвовали собой ради спасения двух бразильских пассажиров, не сходил с газетных полос по всей Южной Америке, еще выше поднимая престиж компаньонов Сент-Экзюпери.

Это была жестокая потеря, затронувшая каждого: Марселя Буйю-Лафона, горько сожалевшего о случившемся, поскольку это он настоял, чтобы Пранвиль покинул Буэнос-Айрес среди ночи; Сент-Экзюпери, оплакивавшего летчика, с которым несколько недель назад летал на праздник в Рио-Гальегос; Мермоза, которого Негрэн подстраховывал в первом беспосадочном перелете между Тулузой и Сен-Луи-дю-Сенегаль (23 часа на «Лате-26»); и прежде всего, Дидье Дора, потерявшего шесть пилотов и трех радистов за предыдущие пятнадцать месяцев, а теперь лишившегося своего главного помощника в Южной Америке. Менее решительно настроенный человек мог бы заколебаться в этот момент, как случилось с Пьером Латекоэром тремя годами раньше, и отступить под давлением обстоятельств. Но Дора переживал – часто молча принимая удары – и другие бедствия, но не отступал. Не время было признавать себя побежденным. И он приказал начать заключительную, тщательнейшую проверку двигателя «испано-суиза».

Ранним утром 12 мая почти 300 фунтов почты, доставленной летящими посменно тремя пилотами, были выброшены на причал в Сен-Луи-дю-Сенегаль ровно через 25 часов после отлета из Тулузы – само по себе новое рекордное время. Час спустя, усыпанные букетами от губернатора Мавритании и членов французской колонии, экипаж, состоявший из Мермоза, штурмана Жана Дабри и радиста Лео Жимье, поднялся в гидросамолет и взял курс на запад. Первая часть полета прошла без помех. Дабри, офицер торгового флота, сделал множество выходов в море на корветах «Аэропостали» и знал точное местоположение трех спасательных судов, которые были отправлены подстраховывать полет на всем протяжении Южной Атлантики с интервалом в 500 миль. Но с наступлением вечера и приближением к легендарной экваториальной зоне затишья попытки Жимье поддерживать радиосвязь с судами-маяками мешало интенсивное статическое электричество в начиненном грозовыми распадами воздухе. Горизонт исчез во вселенской бездне, кругом разливалась чернильная чернота, густая, как гороховый суп. Экваториальные ливневые потоки бились о крышу кабины, просачиваясь внутрь через трещины обшивки и заливая пол, в то время как Мермоз и его товарищи сидели там, раздевшись до пояса. Пот ручьем струился по спинам. Ослепляющие вспышки прерывали работу антенны, но в темные интервалы между ними Мермоз уследил вязкий жар на северо-западе. Резко изменяя курс, он направил самолет на слабую трещину в темноте, и вскоре они оказались над ландшафтом призрачного неземного великолепия. Сколько древних моряков отклонилось в эти безветренные воды с парусами, обвисшими как тряпки, чтобы стать жертвой адски высокой температуры и превратить свои суда в корабли-призраки с безнадежным грузом обреченных тел, подобно Летучему голландцу, дрейфующему по призрачному океану? Гигантский натюрморт циклона мрачной неподвижности. Жуткое королевство водосточных труб, застывших и темных, как «черные столбы храма», – так Сент-Экзюпери позже описывал их на незабываемых страницах «Планеты людей». Их раздутые носы, подобно гигантским поганкам, поддерживали «низкое, мрачное хранилище бури, но через трещины в трюмах косые лучи света струились вниз, и луна сияла между колоннами на холодных каменных плитах моря. И Мермоз придерживался своего курса среди этих необитаемых руин, меняя направление от одного канала света к другому, кружась вокруг этих гигантских столбов… и стремясь к выходу. Зрелище так подавляло, что только после того, как Мермоз миновал зону затишья, он понял, что не боялся».

Другие должны были делать это после него с той же самой обычной регулярностью, с какой они научились бросать вызов туманам и миражам пустыни Сахара и сокрушительным бурям Патагонии. Но Мермоз прокладывал новую тропу через экваториальное небо, и его подвиг был и испытанием, и знамением новой эры, еще более серьезным из-за беды, постигшей Пранвиля и Негрэна. Вторая неудача при подобном критическом стечении обстоятельств – и престиж «Аэропостали» упал бы до нуля. Но пятый пилот, которому предстояло совершить это, был ветераном с таким же решительным характером – Раймон Ванье, как и Дидье Дора, оставшийся в живых после воздушных сражений Первой мировой войны. Тот самый чернобровый, с густыми черными бакенбардами авиатор, который отправился из Монтодрана в «пежо» с открытым верхом искать Сент-Экзюпери в ту непроглядную темень туманной ночи, когда Антуан совершил вынужденную посадку недалеко от летного поля в свой первый обратный полет из Барселоны.

С базы в Рио-де-Жанейро Ванье должен был вылететь в Натал вместе с Пранвилем и Негрэном. Теперь ему пришлось проделать эти 1500 миль в одиночку. Он достиг Натала с огромным запасом времени и забрал три больших почтовых мешка с письмами, предназначенными адресатам в Бразилии, Уругвае, Аргентине, Чили, Парагвае и Боливии, которые Мермоз привез на своем гидроплане. Не прошло и часа после приземления Мермоза, как Ванье уже поднялся в воздух и направился обратно в Рио. На одной из остановок ему пришлось пересесть из закрытой кабины своего «Лате-25» в открытую кабину «Лате-26», и какое-то время, долгое и мучительное, казалось, что он никогда не сумеет сделать этого. Сильные грозы и дожди сомкнулись над столицей Бразилии, и прогноз погоды, переданный из радиобудки «Аэропостали» на аэродроме в Лос-Афонсос, сообщал о нулевой видимости, делавшей вопрос о посадке невозможным. Но Ванье упорно двигался сквозь бурю, словно боксер на ринге, стараясь держаться подальше и увертываться от вершин горных гряд, продолжавших вырисовываться в ночном небе, как кулаки противника в боксерских перчатках. Его радиоантенна испепелилась под ударом молнии, радист присел на дно открытой кабины позади летчика, чтобы, не дай бог, не оказаться силой вышвырнутым из нее в кромешную темноту. Так Ванье, наконец, приземлился в разгар ночи в Рио, покружив целых пять минут вдоль береговой линии, чтобы избежать удара о знаменитую Сахарную голову. За последние 72 часа он пролетел более 37 часов.