Ступеней оказалось почти так же много, как в доме на Гланвил-Террас, но вот он наконец и добрался до лестничной площадки пятого этажа. Прежде чем позвонить в квартиру, Себастьян сделал паузу, восстанавливая дыхание и напоминая себе, что в данном случае для чувства тошноты на пороге не было ни малейших оснований. Кто он такой, этот Бруно Ронтини? Просто дружелюбный старый осел, слишком порядочный, судя по всему, чтобы становиться саркастичным или слишком придирчивым, и почти совершенный чужак, если не считать очень отдаленного родства, который не имеет права говорить ему неприятные вещи даже при большом желании. И кроме того, Себастьян же не собирался исповедоваться в грехах. Нет, ничего такого не входило в его планы. Если он попросит о помощи, то с совершенно иных позиций. Он упомянет о сути дела мимоходом, так, словно оно не представляет для него особой важности. «Между прочим, вы, случайно, не знакомы с одним типом? Его фамилия Вейль». И все в том же духе, легко и воздушно. А Бруно – не его отец и не станет влезать с неприятными вопросами. Тогда все пройдет, как и было задумано. Стало быть, нет причин чувствовать себя тревожно. Себастьян сделал три глубоких вдоха, а потом надавил на кнопку звонка.

Дверь открылась почти немедленно, и перед ним предстал Бруно, остроносый и бледный, как мертвец, в сером свитере и красных войлочных тапочках на ногах.

Его лицо сразу же осветила гостеприимная улыбка.

– Хорошо, – сказал он. – Очень хорошо!

Себастьян пожал протянутую ему руку, пробормотал слова благодарности за письмо, а потом отвел лицо в сторону, чувствуя парализующее смущение, которое всегда нападало на него в разговорах с малознакомыми людьми. Но в то же время внутри его черепной коробки наблюдатель и строитель фраз трудились не покладая рук. Как он заметил, при дневном свете глаза Бруно были голубыми и очень яркими. Синие огни в глубоких провалах глазниц; живые и проницательные, но питавшиеся не отстраненным, лишенным человечности любопытством, которым сияли темные глаза миссис Твейл, когда прошлой ночью она внезапно включила свет и он обнаружил ее стоящей на четвереньках, выгнувшись над ним аркой белой обнаженной плоти. Она долгие полминуты смотрела на него и безмолвно улыбалась. В ее черных блестящих зрачках он мог видеть свое микроскопическое отражение. «Глухого к зову плоти, я научила тебя любить», – сказала она. Но маска тут же превратилась в гримасу, и она издала свой обычный короткий и сдавленный смешок, протянула изящную руку к лампе и снова погрузила комнату в полнейший мрак. Не без усилия Себастьян стряхнул с себя это воспоминание. А потом снова посмотрел в яркие, серьезные и проникнутые необычайным дружелюбием глаза.

– Знаете, – сказал Бруно, – я ведь вас, можно сказать, ждал.

– Ждали?

Бруно кивнул, повернулся и провел его через темную прихожую, размером не превышавшую стенной шкаф, в маленькую комнату, одновременно служившую и спальней, и гостиной, где единственными предметами роскоши были вид на далекие горы поверх городских крыш и квадрат солнечного цвета, огромным рубином сиявший на кафельной плитке пола.

– Присаживайтесь. – Бруно указал ему на более удобный из двух стульев, а когда они сели, задумчиво повторил: – Бедный Юстас!

Себастьян обратил внимание, что у него выработалась привычка оставлять пространство между своими фразами, и потому все сказанное им казалось обрамленным рамкой тишины.

– Расскажите мне, как это произошло.

Ощущая нехватку воздуха и новый приступ стеснительности, Себастьян начал свой рассказ.

Лицо Бруно приобрело горестное выражение.

– Умереть так внезапно! – воскликнул он, когда Себастьян закончил. – Настолько неподготовленным!

Эти слова вызвали в Себастьяне приятное чувство собственного превосходства. Внутренне он даже позволил себе ироническую улыбку. Это казалось невероятным, но старый идиот, кажется, действительно верил в адское пламя и таинство последнего причастия. Сохраняя серьезное лицо, но все еще хихикая над собеседником в глубине души, он поднял взгляд и обнаружил голубые глаза, пристально его рассматривавшие.

– Вы считаете, что это звучит настолько смешно? – спросил Бруно после ставшей уже привычной намеренной секундной паузы.

Пораженный, Себастьян покраснел и начал заикаться:

– Но я сам никогда… То есть на самом деле…

– Вы придерживаетесь тех же взглядов, что и большинство современных людей, – сказал Бруно тихим голосом. – Не думай о смерти до самого последнего момента. А затем, когда игнорировать ее приближение больше не получается, попроси, чтобы тебя накачали морфием, и погрузись в кому. Очень разумно, гуманно и научно, не так ли?

Себастьян колебался. Ему не хотелось грубить хозяину, потому что, в конце концов, он рассчитывал на его помощь. Кроме того, он старался по возможности избегать спора, в котором застенчивость заведомо ставила его в невыгодное положение и могла довести до каких-нибудь не слишком умных высказываний. Но если на то пошло, то чепуха всегда оставалась чепухой.

– Лично я не вижу, в чем ошибочность подобного подхода к смерти, – сказал он вроде бы осторожно, но поневоле несколько вызывающим тоном.

Он напрягся и сидел, чуть нахохлившись и отвернувшись, ожидая услышать аргументированный ответ оппонента. Но такового не последовало. Приготовившись отразить атаку, он столкнулся лишь со спокойным и по-прежнему дружелюбным молчанием Бруно, быстро поняв всю абсурдность и нелепость своих опасений.

Через какое-то время Бруно все же заговорил:

– Как я полагаю, миссис Гэмбл скоро устроит один из своих спиритических сеансов?

– Она его уже устроила, – сказал Себастьян.

– Вот ведь несчастное создание! Как же ей хочется уверенности и гарантий!

– Но должен заметить… Получается ведь достаточно убедительно, или вам так не кажется?

– О, что-то интересное, несомненно, происходит, если вы об этом.

Вспомнив комментарий миссис Твейл, Себастьян с понимающим видом ухмыльнулся.

– Нечто достаточно бесстыдное, – сказал он.

– Бесстыдное? – повторил Бруно, вскинув удивленный взгляд. – Какое странное определение. Почему вы прибегаете именно к нему?

Себастьян почувствовал неловкость и опустил глаза в пол.

– Даже не знаю, – сказал он. – Просто это слово показалось мне уместным, вот и все.

Снова воцарилось молчание. Сквозь рукав пиджака Себастьян ощущал то место, куда она впилась зубами. Притрагиваться к нему было все еще больно. Каннибалы-близнецы в бедламе… Но потом он вспомнил о треклятом рисунке, а время, между тем, стремительно утекало. Как же ему подвести разговор к нужной теме?

– Бесстыдство, – еще раз сказал Бруно в задумчивости. – Вы ощущаете бесстыдство жизни… Но в то же время не понимаете, почему к смерти необходимо готовиться, так?

– Могу только сказать, что во время сеанса он показался мне вполне счастливым, – ответил Себастьян, снова готовый занять оборонительную позицию. – Знаете, таким же веселым и жизнерадостным, каким был при жизни. При том условии, конечно, если это действительно был дядя Юстас.