от человека, который не только не обнял ее, даже не хотел смотреть на нее. Она перевела взгляд на дружелюбные лица сестры и зятя, чтобы успокоиться. Ференц улыбнулся и подмигнул ей, как бы говоря: «Ничего, держись, мы с тобой».

И хотя Эмма с мужем всю трапезу так и лучились жизнерадостностью, атмосфера за столом оставалась мрачной. Фриды словно не существовало для отца, Фрида изо всех сил старалась не смотреть на него. Броня говорила осторожно, словно сидела на вершине вулкана, который мог взорваться от малейшего звука. Даже Валентино весь вечер ходил туда-сюда, растопорщив шерсть.

Были произнесены молитвы, выпито вино, преломлена и роздана всем по кусочку маца вместе с листьями салата и вареньем из винограда[68]. Фрида в детстве называла это «бутербродами»; вероятно, в следующем году она уже не будет есть эти «бутерброды». Она часто вставала из-за стола, чтобы скрыть слезы.

Самуэль несколько раз громко повторил, что ему нужно зайти в управление общественной безопасности и встретиться с уполномоченным офицером. Он все откладывал, но должен сделать это как можно скорее. Наверняка они обратят внимание, что его долго нет, и что-нибудь заподозрят. Ференц согласился с тестем. Затем он сообщил новость из родной Венгрии, новость, желанную для них с Эммой. Противостояние террористическому режиму Салаши привело к усилению коммунистов и советскому вторжению в Венгрию. После провозглашения 30 января республики в течение года будут национализированы шахты, промышленные предприятия и банки. И земля.

Фрида заметила, что родители слушают зятя с заметной тревогой. Ференц же явно с нетерпением ждал возможности вернуться на родину. И глаза Эммы загорелись радостью, когда заговорили про Венгрию.

В конце концов Броня не выдержала.

– Ты беременна, дочка! Ты должна остаться здесь со мной как минимум на год. Не торопитесь туда уехать, успеете, – сказала она полушутя.

Ференц и Эмма переглянулись, но ничего не ответили.

Беременность Эммы… Фрида, только что положившая конец своей, снова испытывала противоречивые чувства. Она была рада за сестру, но в то же время в ней поднимался гнев или… протест. Ее сестра завершает работу, которую она оставила незавершенной. Но это она, Фрида, никогда не оставляла ничего незавершенным. Эмма, напротив, сдавалась на полпути, если ей становилось скучно. Но после признания Эммы все перевернулось с ног на голову. Она заново узнавала старшую сестру.

Пока ее отец подавал каждому кубок с вином для глотка, Фрида снова встала и вышла в кухню, чтобы он не «пропустил» ее. До нее донесся веселый голос Эммы: «Мне, пожалуй, не стоит!»

Броня вышла в кухню следом за Фридой. Вместе они аккуратно выложили рыбу на блюдо и перелили кисло-сладкий соус в фарфоровый соусник.

В дверь постучали.

– Нет, только не сейчас, – пробормотала Броня.

Послышались шаги, звук открываемой двери, мужские голоса, говорящие по-турецки, и протестующие возгласы Самуэля Шульмана.

Мать и дочь переглянулись с тревогой. Они оставили блюдо на столе и побежали в комнату.

Тусклый свет болтающейся под потолком лампочки едва освещал двух мужчин в темных пальто и шляпах. В приоткрытую дверь задувал ледяной вечерний воздух.

Самуэль повернулся к жене. Он старался выглядеть спокойным:

– Не бойся, Броня! Эти господа пришли, чтобы депортировать нас с Эммой…

– Ой-вей изт мир! – запричитала Броня.

Самуэль продолжал говорить, не обращая внимания на крики жены. Он явно пытался успокоить не только ее, но и себя:

– Тут какая-то ошибка! Я завтра пойду и с этим разберусь.

– К сожалению, Самуэль-эфенди, ошибки нет! Слушайте внимательно, я прочитаю еще раз!

Один из мужчин поднес газетную бумагу с маркой печатью к самым глазам.

– «Са-му-эль-Шуль-ман, Эмма Сар-ди, девичья фамилия Шульман! – с трудом произнес он по слогам. – Кто это из дам? – спросил он, обводя взглядом трех женщин, кучкой стоявших поодаль.

– Эмма Сарди – это я, офицер.

Эмма сделала шаг вперед.

– Хорошо. Мы не застали вас в вашем доме и предположили, что найдем вас в доме вашего отца, согласно полученным нами сведениям. Мы не ошиблись! – удовлетворенно сказал офицер. Затем он слегка откашлялся, снова поднес бумагу к глазам и уже официальным тоном произнес: – Вас обоих обвиняют в деятельности, которая может нанести ущерб Турецкой Республике. По этой причине вас депортируют по приказу Анкары. С этой минуты у вас есть двадцать четыре часа на сборы. Завтра в это же время мы придем сюда, чтобы забрать вас и отвезти на вокзал Сиркеджи или Хайдарпаша, в зависимости от выбранного вами направления. Наш офицер будет сопровождать вас до границы. Бежать и прятаться бесполезно.

Самуэль Шульман нарушил глубокое молчание, которое последовало за этой речью:

– Что мы совершили, офицер? В чем наша вина? Мы живем в этой стране двадцать пять лет, мы исправно платим налоги, никому зла не делаем. Если хотите, можете получить информацию обо мне у любого торговца Стамбула.

– Это не в нашей власти, Самуэль-эфенди. Наше дело – забрать вас и вашу дочь отсюда ровно через сутки и сопроводить до границы. Что делать, таков приказ, – ответил один из офицеров.

– По крайней мере, пожалейте мою дочь. Она беременна! – воскликнула Броня.

– Увы, таков порядок. Но не волнуйтесь, здоровью вашей дочери ничто не угрожает. Она просто сядет на поезд.

Они наконец поняли, что обсуждать нечего. Броня плакала. Самуэль тихонько выпроваживал офицеров, а Эмма и Ференц пытались его утешить.

– Я попрошу вас прийти за мной по адресу, где я зарегистрирована. Улица Энсиз, Тюнель, – твердо заявила Эмма уже стоявшим в дверях полицейским.

Один из офицеров кивнул в знак согласия. Броня с диким, почти животным криком бросилась обнимать дочь.

– Куда же они тебя отправят?

– Мы же сказали: на границу, на границу! После этого она может уехать куда захочет.

Фрида молча наблюдала за сценой, разыгравшейся в тусклой прихожей. Ей представилось, что все ее родные и она сама – марионетки, которых дергает неуклюжая рука ребенка. За один день судьба отца и сестры, а значит, и всей семьи, изменилась, и изменили ее слова, написанные каким-то неизвестным чиновником в местном управлении министерства внутренних дел. Так же, как четверть века назад изменились их судьбы, когда был конфискован дом в Одессе.

После ухода офицеров Ференц первым пришел в себя.

– Теперь нам ничего не остается, кроме как сидеть и говорить до утра. Мы должны все спланировать как можно быстрее.

Эмма и он сам тут же решили воспользоваться этим злосчастным случаем и перебраться в Венгрию, где и так были намерены обосноваться в будущем. Конечно, задача предстояла непростая. Во многие европейские страны требовалась виза, и Эмма не успела бы за сутки получить их