— Она… она так прекрасна. Вы согласны со мной? Ради Бога, не отвечайте, — поспешно добавил Гарри. — Я не хочу слышать. Я знаю, что готов на все ради ее улыбки. У нее на щеке ямочка — вот здесь. Вы видели, как она улыбается, Монкрифф? О чем я говорю? Конечно, вы видели. Она все время вам улыбается.

На мгновение Гарри предался своему горю.

Алекс молчал.

— И она такая смешная и умная, очень-очень смешная и… — Гарри вздохнул и уставился в огонь.

— И умная, — язвительно закончил за него Монкрифф.

— Да, — радостно закивал Гарри, удивленный, что их мнения совпали. — Значит, вы тоже заметили.

Герцог молчал и думал о Женевьеве, размышлял над словами Гарри.

— Да, — наконец терпеливо произнес он. Его голос был твердым и бесстрастным. — Я тоже заметил.

— С самого начала?

Герцог не собирался отвечать. Сначала он хотел погубить Женевьеву, разрушить ее жизнь, чтобы наказать того, кто отнял у него принадлежащее ему по праву.

Теперь Йен Эверси был ему безразличен.

Герцог снова стоял перед очередной потерей: он мог потерять Женевьеву. Сегодня у него появился ничтожный шанс удержать ее навсегда, потому что ее тело желало его.

Вместо этого он сказал:

— Вам следует говорить поменьше слов с буквой «с». Вы меня всего оплевали.

Гарри вздохнул, словно пытаясь зарядиться терпением Монкриффа.

— Скорее всего вы правы. Я попытаюсь, — хмуро ответил он.

— Почему вы здесь? Зачем разбудили меня?

— Мне нужно вам это сказать, Монкрифф. Это моя единственная надежда. Я любил ее всю жизнь. Я понял это с самого первого дня. Не знаю, испытывали ли вы что-либо подобное, Монкрифф, но когда я ее увидел, это было словно… — Гарри робко поднял глаза, потом повернулся к огню. Он не знал, как продолжать. — Я понял, что значит вечность, — задумчиво закончил он.

Алекс насторожился. Вечность… Он прекрасно понимал Гарри. И теперь он мог все потерять.

Опять.

Он не в состоянии этого допустить.

Гарри поднял голову.

— А потом появились вы. — Его голос снова стал жалким. — Говорят, вы собираетесь на ней жениться.

Монкрифф предпочел промолчать. В глубине души он был стратегам. Он не привык к задушевным беседам, не говоря уже о том, чтобы откровенничать с пьяным лордом, и понял, что сейчас может узнать кое-что важное.

— Бывали случаи, когда человеческая жизнь рушилась или менялась к лучшему из-за того, что кто-то опоздал. В этом нет моей вины.

— Все шло прекрасно, пока не появились вы. У меня был план, мне был нужен план, потому что я не герцог, черт возьми! — с горечью продолжал Гарри. — Я не могу купить ее деньгами и титулом.

— Осторожнее, Осборн. Я с трудом терплю ваше присутствие. Надеюсь, вы наконец скажете мне то, что хотели сказать.

Гарри удивленно вскинул голову, словно внезапно отрезвев, и в недоумении огляделся вокруг.

— Благодарю зато, что выслушали меня, Монкрифф, — с запоздалым достоинством произнес он. — Как я уже говорил, у меня был план. Видите ли, я никогда не мог полностью угадать ее мысли. Я думал, она тоже меня любит. Но я не осмеливался сделать ей предложение, потому что у меня не так много денег, как у её отца. Я унаследую титул, но у меня нет поместья, куда бы я мог привести жену. Пока нет. Я пытался сам заработать денег, но потом подумал, что если она меня любит, я могу рискнуть, если бы я точно был уверен в ее чувствах, то, возможно, ее родители дали бы свое согласие. И как я мечтаю о ней рядом с собой…

Глаза герцога гневно сверкнули, и Гарри замолчал. Потому что он собирался сказать «в постели».

— Но я не был уверен, любит ли она меня. Понимаете, она никогда мне этого не показывала. Я должен был быть уверен. Поэтому, — Гарри вздохнул, — я сказал ей, что собираюсь сделать предложение Миллисент. Я хотел увидеть, что она сделает или скажет, хотел увидеть ее лицо, хотел заставить ее согласиться.

Монкриффа нелегко было удивить. Но жестокость, совершенная Осборном во имя любви, поразила его.

Он медленно откинулся назад и пристально уставился на молодого человека. Он смотрел на Гарри и вспоминал затравленное, бледное, несчастное лицо Женевьевы, вспоминал, как она вся светилась при одном упоминании его имени. Ни ее семья, ни этот идиот, сидящий перед ним, не знали всю глубину ее страсти, ее чувства, то, как она способна любить. Герцог понимал, что Гарри чуть не погубил ее.

Потому что он был трусом.

Никогда прежде герцог не испытывал столь сильного праведного гнева. В горле появился металлический привкус. Он едва мог говорить.

Герцог так долго молча смотрел на Гарри, что тот наконец повернул голову. Устремленный на него мрачный, суровый взгляд заставил его отшатнуться.

— Позвольте мне уточнить, — медленно заговорил Алекс, с трудом сдерживая бешенство, — чтобы вырвать у нее признание в любви, вы решили, что можете страхом вынудить ее проявить свои истинные чувства? Вы решили разбить ей сердце, чтобы завоевать его?

Осборн встретился с ним взглядом. Он вздернул голову, и его глаза заблестели.

— Что вы, черт возьми, за человек?

— Вам не понять, Монкрифф. Как бы я узнал, любит ли она меня? Она такая спокойная, такая сдержанная, такая добрая со всеми. Я знал, что мы близкие друзья. Но я не был уверен, испытывает ли она ко мне что-то большее.

Спокойная… Герцог вспомнил обнаженную девушку, бросившуюся к нему в объятия, вспомнил их безудержные поцелуи, потрясшие его до глубины души, вспомнил ее податливое тело, вспомнил, как быстро она умела поставить его на место.

Герцог не стал сжимать кулаки. Он просто с силой уперся руками в колени. Не он раскрыл эту грань характера Женевьевы, ее страсть. Она уже была такой.

Но Гарри… Безмятежность, долгие беседы, дружба. И это тоже было частью ее.

— Я ничего не могу ей предложить, кроме себя. Если бы у меня была собственность, я бы сию минуту сделал ей предложение. Поэтому я знаю, вы меня не поймете. Неужели вы никогда не боялись? Никогда не желали чего-то так сильно, что не могли помыслить без этого жизни? Вы ведь можете представить безмерное разочарование и жалость, если вы откроете ей свое сердце, а она мягко скажет — она ведь так добра, — что совсем не любит вас!

Страх… Алекс мог бы многое рассказать о страхе. Он сделал самое бесстрастное предложение в своей жизни, потому что боялся сказать Женевьеве о своей любви.

Конечно, это ничего не изменило бы.

Она любила Гарри.

И Гарри со свойственной ему юношеской наивностью попал прямо в точку. Монкрифф попытался отогнать эту мысль и сделал глубокий вдох.

Гарри принял молчание Монкриффа за приглашение продолжать рассказ.