— Тебе придётся проститься с прежней жизнью. Возможно, навсегда. И вряд ли нас обоих после такого допустят в приличное общество.

— Пусть. Мне не нужно это общество. Не нужно ничьё общество, кроме твоего. — Я накрыла одну его ладонь своей, плотнее прижав к щеке шёлковую прохладу сухих тонких пальцев. — Лучше покажи мне всё, о чём ты мне рассказывал, и все страны, в которых побывал сам.

Он только улыбнулся. Улыбкой, которая казалась ему несвойственной: тёплой, без капли сарказма, разом омолодившей его лицо.

Коснулся губами моих припухших губ, на сей раз — легко, бережно, сразу отстранившись.

— Жди здесь, — отпустив меня, коротко велел Гэбриэл.

И, развернувшись, вышел так стремительно, словно боялся, что, если пойдёт медленнее — повернёт назад.

Отстраниться от стены получилось не без труда. Я кое-как добрела до кресла и упала в него, внезапно обнаружив, что осталась совершенно без сил. Пытаясь поверить в то, что всё это не сон, коснулась пальцами губ, чуточку онемевших, растянувшихся в довольной улыбке: должно быть, в этот миг я походила на кошку, вылакавшую полный бидон сливок.

Нет. Это реально. Всё, что было, — реально. И всё, что будет, — тоже.

От осознания этого мне сделалось так хорошо, что невесть почему захотелось плакать.

В прикрытую дверь почти беззвучно проскользнул Лорд. Белой тенью приблизившись к камину, волк разлёгся у моих ног, положив морду на лапы, и блаженно прикрыл глаза, когда я погладила его за ухом. Гэбриэл не возвращался, но меня это не тревожило.

День. Потерпеть всего день, всего один день. Если отец даст согласие, конечно, придётся подождать ещё, но я попрошу не затягивать со свадьбой… хотя нет, Гэбриэл прав. Мама не примет моего отказа Тому. Она сделает всё, чтобы я пошла к алтарю именно с ним, в положенный день, до которого остаётся совсем немного, и слышать не захочет о браке с Гэбриэлом. А у папы не хватит сил пойти против неё.

Что ж, когда отец увидит, как я счастлива, он поймёт и простит. Обязательно. А пока нам с Гэбриэлом действительно лучше не оставаться один на один, чтобы я больше не чувствовала того, что теперь, когда к мыслям медленно возвращалась трезвость, заставляло меня стыдиться.

То, что мне отчаянно хотелось почувствовать это снова, лишь добавляло поводов для стыда.

Когда Гэбриэл вернулся, я сонно смотрела на пламя в камине, не зная, что больше меня убаюкало: волчье тепло у моих ног, медитативный танец огня или усталость, откатом нахлынувшая после всего пережитого.

— Идём. — Он подал мне руку. — Экипаж подан.

Я без лишних слов поднялась на ноги.

То, как чинно мы шли, пока он выводил меня на крыльцо Хепберн-парка и помогал спуститься — мы едва касались друг друга, точно боясь обжечься, — было даже забавно.

— Ты не поедешь со мной? — всё же жалобно спросила я, когда Гэбриэл распахнул лакированную чёрную дверцу. — Не проводишь?

— Нет. Не провожу. — Его губы дрогнули, а в глазах заплясала насмешка, точно он знал и предвкушал, какое впечатление произведут на меня его следующие слова: — Даже у моего терпения есть предел, и сейчас, когда ты уже почти моя, чем дольше мы наедине, тем ближе я к нему подхожу.

Я смущённо потупилась. Приняв его помощь, безропотно забралась в экипаж, кое-как устроившись на мягком сидении.

— Я предупредил кучера, чтобы он остановился на подъезде к Грейфилду. Полагаю, это позволит тебе вернуться домой незамеченной. — Прежде чем захлопнуть дверцу, Гэбриэл коротко коснулся на прощание моей щеки. — До завтра, Ребекка… моя Ребекка.

Удержавшись от жгучего желания вылезти из дурацкого экипажа, который сейчас увезёт меня от него, и кинуться ему на шею, попросив никуда меня не отпускать — а лучше отнести в дом и поцеловать ещё, — я откинулась на спинку прежде, чем кони тронулись с места. Прикрыв глаза, вслушалась в цокот копыт.

«Моя Ребекка»…

Да, Гэбриэл Форбиден, корсар, Инквизитор и несостоявшийся оборотень. Твоя.

Как и ты — мой.

* * *

То, что Рэйчел не спит, я поняла ещё на улице. По свече, горевшей в её окне. И когда я бесшумно прокралась в её комнату, она сидела в кресле с книгой в руках, встречая меня напряжённым взглядом.

Конечно же, мой кошачий вид от неё не укрылся.

— Вижу, всё прошло благополучно, — констатировала подруга, хмуро наблюдая, как я забираю ключ с тумбочки подле её кровати.

— Вполне, — даже не думая придать себе менее довольный и более благопристойный вид, подтвердила я. — Меня искали?

— Твой отец стучал, насколько я слышала. Попробовал из-за двери убедить тебя, что хочет как лучше. Не дождавшись ответа, расстроился и ушёл.

Бедный папа. Сколько хлопот и расстройств я уже ему доставила и сколько ещё планирую.

Почему этот мир устроен так, что своё счастье до обидного часто приходится покупать несчастьем других?

— Ожидаемо. — Я приблизилась к ней. — Спасибо, что помогла.

Рэйчел захлопнула книгу, и то, с каким равнодушием она это сделала, ясно дало мне понять: все эти часы мысли её были вовсе не о читаемом.

— Я потворствую распутству, и благодарить меня не за что, — буркнула она. — Пусть только попробует после этого на тебе не жениться, снова сделав из нас обеих честных женщин. Сама вызову его на дуэль.

В ответ на это рассмеялись мы обе, и, опустившись на колени перед креслом, я крепко обняла единственного человека из прошлого, который точно останется на моей стороне, когда я объявлю о выборе своего будущего.

— Рэйчел, ты лучший друг, которого только можно пожелать.

Она откликнулась тяжёлым вздохом — и обняла в ответ.

— Иди спать, романтическая героиня. — Отстранив меня, подруга воззрилась на моё лицо так строго, что мимолётно напомнила отца. — И слышать не желаю, что там между вами двумя было, но я жду его визита к мистеру Лочестеру.

— Он приедет завтра. Вечером. А днём я скажу родителям о разрыве помолвки. — Я поднялась на ноги, сжимая в кулаке ключ, чувствуя, как прохладный металл греется теплом, горевшим в моей душе, наполняя всё тело. — Ты меня поддержишь?

— Чем смогу.

Кивнув — большего, чем этот простой ответ, мне и не требовалось, — я двинулась к выходу из комнаты. Торопливо отперев дверь, снова закрыла её с той стороны. Кое-как распутав узел «верёвки», которую Рэйчел оставила на кровати, принялась застилать постель.

Завтра будет тяжёлый день. И, если всё завершится так, как я думаю, ночь тоже. Потому что мне снова придётся бежать из собственного дома, и на сей раз — навсегда. Но какую бы отповедь и какой бы скандал мне ни устроили, никто не в силах мне помешать. Никто и ничто.

И, откинув усталую голову на подушку, закрывая глаза, ощущая, как вспыхивают жаром щёки при воспоминаниях о том, что было в Хепберн-парке так недавно, я лишь твёрже, чем до своего побега, была уверена: в этом мире не найдётся причины, что способна меня остановить.