— Что у тебя сегодня на оставшуюся часть дня? — спросила я. — Вспомнила, тебе, кажется, надо быть на суде в Питсбурге.

— Потребовал обвиняемый. — Он посмотрел на часы. — Около часа назад.

— Должно быть, он узнал, что приедешь ты.

— Необработанных образцов накопилось до потолка. Таковы мои планы на оставшуюся часть дня. Или, по крайней мере, были таковыми.

При этом он вопросительно посмотрел на меня.

— У меня возникло затруднение, надеюсь, ты сможешь помочь мне. Мне нужно разыскать рецепт, который, возможно, был выписан в Ричмонде восемь или около того лет назад.

— В какой аптеке?

— Если бы я знала, — ответила я, пока мы поднимались в лифте на третий этаж, — тогда было бы все куда проще. Придется, образно говоря, организовать телефонный марафон. Собрать как можно больше людей и обзвонить все аптеки в Ричмонде.

— О, Господи! Кей, да их, должно быть, не меньше сотни.

— Сто тридцать три. Я уже сосчитала. Вполне можно управиться. Ты можешь мне помочь?

— Разумеется. — Он выглядел подавленным.

В помощь Филдингу я подключила к этой работе своего администратора Розу, еще одного секретаря и анализатора-компьютерщицу. Мы собрались в конференц-зале со списком аптек. Инструкции были предельно ясны. Никому ни слова о том, чем мы заняты, — ни членам семьи, ни друзьям, ни полиции.

Так как рецепт был восьмилетней давности, а Джилл погибла, была надежда, что рецепты находились не в действующем, а в старом томе дела. Я советовала всем просить фармацевтов проверить по архивным материалам: Если кто-нибудь из них будет уклоняться от выполнения этой просьбы или от выдачи информации, советовала переадресовать разговор с ними ко мне.

Мы разошлись по своим кабинетам. Два часа спустя к моему столу подошла Роза, нежно массируя свое правое ухо.

Она протянула мне листок, не в силах скрыть торжествующей улыбки.

— Аптека на Бульварди-Брод. Там, на имя Джилл Харрингтон, хранятся два закрытых рецепта на либриум.

Она назвала мне даты. — Имя врача?

— Доктор Анна Зеннер, — ответила она. Боже мой!

Скрывая удивление, я поздравила ее.

— Ты бесподобна, Роза. Возьми отгул на вторую половину дня.

— Я в любом случае ухожу в четыре тридцать, а сейчас уже опаздываю.

— Тогда возьми отгул завтра с утра на полдня.

Мне хотелось обнять ее.

— И скажи остальным, что работа закончена. Могут перестать звонить.

— Была ли доктор Зеннер не так давно президентом Ричмондской Академии медицины? — спросила Poза, задумчиво останавливаясь в дверях моего кабинета. — Похоже, я что-то читала о ней. О да. Она еще и музыкант.

— До позапрошлого года она была президентом Академии. И она играет на скрипке в Ричмондском симфоническом оркестре. Тогда ты ее знаешь.

Роза выглядела пораженной.

«Все слишком хорошо», — подумала я, поднимая телефонную трубку.

В тот же вечер мне домой позвонила Анна Зеннер.

— Как видно из газет, ты была занята в последнее время, Кей, — сказала она. — Ты заявляешь о себе?

Интересно, читала ли она «Пост»? В утренней статье было интервью с Хильдой Озимек и ее фотография с подписью «Ясновидящая знала, что все они мертвы». Приводились высказывания родственников и друзей убитых, половину страницы занимала цветная диаграмма, показывающая места, где были найдены машины и тела. Кэмп Пири зловеще обозначался в центре этого участка черепом с перекрещенными костями, словно на пиратской карте.

— У меня все нормально, — ответила я. — Но может стать еще лучше, если ты мне поможешь.

Я объяснила, что меня интересовало.

— Завтра я направлю факсом официальный запрос с указанием статей закона, позволяющих мне затребовать материалы в отношении Джилл.

Это была проформа. Тем не менее, мне казалось неудобным напоминать ей о предоставленных мне законом правах.

— Можешь принести запрос сама. Обедаем в четверг в семь часов?

— Тебе совсем не обязательно беспокоиться…

— Никакого беспокойства, Кей, — мягко перебила она, — я соскучилась по тебе.

Пастельные тона жилых кварталов напомнили мне о Майами-Бич. Дома были окрашены в розовый, желтый, голубой цвета, с отполированными бронзовыми ручками на входных дверях и развевающимися самодельными флагами, вид которых под дождем, перешедшим в снег, казался нелепым.

Движение в час «пик» было ужасным. Мне пришлось дважды объехать квартал, прежде чем я нашла место для стоянки на приемлемом расстоянии от моего любимого винного магазинчика. Я выбрала четыре бутылки вина, две красного и две белого.

Затем поехала вдоль Монумент-авеню, где статуи восседающих на конях генералов Конфедерации нависали над машинами, двигавшимися в призрачно-молочном месиве снега. Летом, посещая Анну, я проезжала по этому маршруту раз в неделю, постепенно мои визиты стали нерегулярными осенью и совершенно прекратились зимой.

Приемный кабинет располагался в доме — приятном старом строении, выкрашенном в белый цвет. Улица была вымощена булыжником, а с наступлением темноты зажигались газовые лампы. Позвонив в дверь и уведомив ее о своем появлении, как делали ее пациенты, я прошла в фойе, ведущее в комнату ожидания. Кожаная мебель стояла вокруг кофейного столика, на котором лежали журналы, старый восточный ковер покрывал паркетный пол. В шкафу, в углу, красовались игрушки для маленьких пациентов. У стены стоял письменный стол, на нем кофеварка, а чуть подальше от стола был камин. В конце длинного коридора распрлагалась кухня, где что-то готовилось, и я вспомнила, что сегодня пропустила ленч.

— Кей, это ты?

Послышался незабываемый голос с сильным немецким акцентом и спешащие мне навстречу торопливые шаги. Затем появилась Анна, которая, вытерев руки о фартук, заключила меня в объятия.

— Ты закрыла за собой дверь?

— Да, ты сама закрываешь дверь после ухода последнего посетителя, Анна, — привыкла говорить я всякий раз.

— Ты мой последний пациент. Я прошла за ней на кухню.

— И все твои пациенты приносят вино?

— Я бы этого не позволила. Но я не готовлю для них. Ради тебя я нарушаю все мои правила.

— Да, — со вздохом сказала я, — смогу ли я отблагодарить тебя?

— Только, конечно же, не своими услугами, надеюсь. — Она поставила пакет на разделочный стол.

— Обещаю быть очень нежной.

— Я буду очень голой и очень мертвой, и мне будет совершенно наплевать, насколько нежно ты будешь обращаться со мной. Ты надеешься меня напоить, или ты занялась продажей вин?