Спрашивать, знает мама или нет, я не стала – не знает. В нашей семье все удары на себя принимал именно он. Очередная иллюстрация к тому, о чем я уже задумывалась; знать и видеть своими глазами…

Родители приняли мой выбор с той же убежденностью в том, что свою судьбу каждый должен решать сам, так же, как приняли выбор моих братьев. Но… Но те были мальчиками… мужчинами, а я…

Я догадывалась, о чем думал отец, прижимая меня к себе настолько крепко, насколько это было возможно в присутствии посторонних. Вот только сказать ничего не могла, в голове царил хаос.

Мне нужно было время. Разобраться в себе, во всем, что произошло сначала на Зерхане, а затем и на Маршее. Понять, к чему подводил меня Шторм, загоняя в ситуации, когда приходилось переступать через собственные возможности и взгляды. Оценить, готова ли я к тем изменениям, которые он провоцировал. И, что было для меня важнее, хочу ли я этого!

Возможно, Ровер это понимал не хуже, а то и лучше меня.

Летели мы больше трех часов. И это на военном катере и по «зеленому» коридору! Взгляд несколько раз замечал на экране пилота возникающие символы закрытых зон. Пересекали, словно их для нас не существовало.

Сели в предгорье, у самой кромки ползущего вверх по склонам хвойного леса, где уже дожидался кар с туристической базы, которую Лазовски избрал своим логовом. Еще полчаса и оказались на берегу озера.

Насладиться открывшимся видом не удалось. Прихватив переданные отцом вещи, Эскильо поволок меня еще выше, по петляющей между нагромождением глыб тропинке. Когда добрались до домика, единственными соседями которого были несколько сосен да довольно густой кустарник, уже совсем стемнело.

Надежды, что хотя бы теперь Эд удовлетворит мое любопытство, не оправдались. Оставив мне чистый комм и планшет и пожелав не скучать, тот отправился в обратный путь. Будьте скромны в своих желаниях! Я хотела разобраться в себе, мне предоставили для этого все условия.

Вызов раздался рано утром, когда я крепко спала. Мучиться душевными терзаниями или вставать на рассвете ради поднимающегося из-за гор солнца я не собиралась.

Ответила, даже не открыв глаз.

– Спишь?

Шторм был возмутительно бодр. И относительно зол.

– Лезгинку танцую, – переворачиваясь на другой бок, прорычала я. С кем, с кем, а со Славой мне точно разговаривать не хотелось.

– Лазовски арестован.

Подскочила я раньше, чем поняла, что он произнес.

– За что?!

Шторм смешно сморщил нос – оценил мою любимую пижаму с цветочками. Если думал, что ему удалось меня смутить, – ошибался.

– Официально, за непонятки с покушением на Соболева, а если неофициально, так за срыв кое-каких планов.

Задумавшись, прикусила губу. Потом сильнее взбила подушку, прислонила ее к стене, села удобнее.

– Если судить по тому, что ты мило беседуешь со мной вместо того, чтобы ставить всех на уши, нечто подобное предполагалось.

– Вообще-то, – хмыкнул Шторм, – этим я пытался сказать, что недельку тебе придется отдыхать одной. Раньше они не успокоятся.

– А я?

– А ты? – полковник не стал делать вид, что не понял моего вопроса. – По заключениям медиков, тебе необходима глубокая реабилитация, которую ты сейчас и проходишь.

– И не пытались оспорить? – не поверив, приподняла я бровь. Когда дело доходило до серьезного, такие мелочи редко кого останавливали.

– А ты не забыла, чью фамилию носишь? – невинно поинтересовался Шторм. Расслабилась я зря, продолжение не выглядело столь безобидным. – Винить себя не смей! Ты все сделала правильно.

Рывком отбросив одеяло, слетела с кровати.

– Я могла его спасти!

Мой демарш Шторма не смутил, как и штанишки до колен с оборочками снизу.

– Могла, – вопреки ожиданиям согласился со мной Слава. – С вероятностью меньше процента.

– Умеешь ты утешить, – прорычала я, прекрасно осознавая, что из нас двоих прав именно он.

Уж как я ни прокручивала ту ситуацию в уме, ничего не выходило. Не при том множестве выступавших против нас обстоятельств, с которыми приходилось считаться.

– Утешить? – искренне удивился он. – А я и не думал тебя утешать.

Молчала я, не зная, что ответить, недолго.

– Разбор полетов?

– Мальчишка был обречен с самого рождения. Вскрытие показало, что жил он только за счет айо. И он знал об этом. На планшете, который ты прихватила, кроме весьма интересной информации, были и его откровения.

– Просить сбросить не стоит?

Могла не спрашивать, Слава просто проигнорировал мой вопрос.

Зашла с другой стороны;

– Что с нами будет?

Тот ухмыльнулся.

– Считаешь меня провидцем?

– Что ты?! – отозвалась я в том же язвительном тоне. – Всего лишь предполагаю наличие у тебя тесных связей с небесной канцелярией.

Шторм обиженно вздохнул и покосился куда-то в сторону… Явно был занят, да так, что расписаны не минуты, а секунды. Но ведь сидит, беседует, словно никуда не торопится…

– Слав… – позвала я тихонечко.

Удивленно вскинув бровь, тот ждал продолжения.

– Скажи, что все будет хорошо?

Качнул головой… иначе уже не мог выразить степень своего изумления.

– Ты Ровера в горах еще не видела?

Теперь пришла моя очередь задумываться, что именно он хотел сказать. Хорошо еще, пояснения долго ждать не пришлось.

– Они похожи… Такие же монументальные и незыблемые.

С неделей Шторм не ошибся.

Меня никто не навещал, лишь пару раз выходила на связь Валенси, но про Лазовски не произнесла ни слова. Рассказывала про какой-то непонятный кипиш в Штабе. Кого-то снимали, кого-то назначали, объясняя все фразой, которая была способна довести до бешенства любого журналиста: «Без комментариев». Кое-что я ей, конечно, могла бы объяснить, но не стала. Подруга была из тех, кто в помощи не нуждался – раскопает сама.

Несмотря на красоту окружающего пейзажа, гуляла я мало. Добиралась до приглянувшегося мне камня, похожего на сложенную из овальных лепешек пирамиду, забиралась наверх и сидела, слепо глядя вдаль.

Ни мыслей, ни чувств… Могильная тишина.

Вот именно в такой момент меня и нашел Шаевский. Подкрался незаметно, тронул за плечо… Не успела я еще вскрикнуть от испуга – вот ведь… расслабилась! – как летела, вереща, вниз. Виктор от меня не отставал, вопил так, что оставалось только позавидовать его луженой глотке и тренированным легким.

В воду мы вошли одновременно.

Изумрудная зелень, до краев наполненная светом, стаи рыбешек, взирающих на нас с искренним изумлением, легкость, неожиданно пришедшая на смену той тяжести, что не давала мне все эти дни вздохнуть полной грудью.