Я вернулся в гостиную.

— Попробую выбраться отсюда, — заявил я Кэрол.

— Флаг в руки.

— Кэрол…

По правде говоря, я не представлял, что сказать. С каждой минутой ее слова все больше утверждались во мне, и хотя это не означало, что я верю, будто она виновна в смерти Скотта… я не мог разобраться, что чувствую по отношению к ней, что думаю про нее.

Я снова спустился в кладовку.

Сняв пиджак, я обернул его вокруг руки. Широко расставив ноги, врезал локтем по стеклу. С первого раза ничего не вышло, но со второго стекло разбилось. Я замер, прислонился к окну, прислушался — не раздастся ли снаружи посторонних звуков. Кроме ветра, я ничего не услышал.

Я ударил локтем еще пару раз, повыше, и ногой отодвинул осколки в сторону. Даже в темноте я чувствовал, как свежий воздух просачивается в комнату. Я понял, что не знаю, который час, но, судя по свету, который проникал сквозь щель, видимо, наступали сумерки.

Я не видел, в каких местах гвозди заколочены в раму, а потому просто через определенные промежутки бил по доске локтем. Доска не поддавалась. Я не мог вспомнить — не обратил внимания тогда, — были доски приколочены или сидели на шурупах. В последнем случае их не удалось бы сдвинуть с места, только выломать.

Я ухватился за раму с двух сторон и уперся ногой. Надавил. Мне показалось, что доска немного подалась.

Снаружи по-прежнему не доносилось ни звука, только что-то похожее на дробь дождя.

Я упорно выжимал доску.

Наконец, когда она уже решила, что голова сейчас расколется, а сама она по-настоящему спятит, Беки увидела что-то знакомое.

Она не отдавала себе отчета в том, сколько пробежала. Она потерялась в этих улицах под дождем и не могла понять, как это вышло. Ну да, дороги расположены под странными углами, словно у того, кто застраивал город, не нашлось линейки, и он составил план как бог на душу положит, но городок был маленький, едва ли больше Марион-Бич. Прошлым вечером она изъездила Блэк-Ридж вдоль и поперек и более или менее представляла себе планировку этого идиотского городишки.

Так почему же она потерялась?

Почему, куда бы ни несли ее ноги, она все равно оказывалась на улице, застроенной точно такими же домами, хотя понимала, что это другая улица. Она знала, что не в себе, на грани полного изнеможения и испугана, как никогда прежде. Возможно, мертвая женщина на кровати и чокнутая горничная были последними каплями… но, похоже, если уж ты попал в это место, оно крепко держало тебя, не желая отпускать.

К тому же Джон исчез.

Единственный человек, помогавший ей на протяжении последней недели, пропал. Она подозревала, что к этому может иметь отношение белый грузовичок, который на ее глазах выехал с парковки перед банком.

Она звонила ему на сотовый чуть ли не каждые десять минут, но он не отвечал, и это еще больше пугало ее. Не считая прошлой ночи, когда, как она поняла, Джону пришлось разгребать собственное дерьмо, он всегда отвечал на ее звонки. Он всегда был рядом. Для нее, для отца, для всех. Раз он не брал трубку, это значило что-то скверное.

И еще эта пустота. Черт возьми, день только начал клониться к вечеру, но впечатление было такое, будто все уже спали. Она почти никого не видела на улицах — ни идущих, ни едущих, а те немногие, что еще оставались, казалось, спешили домой, словно их тащили туда на веревке. Она пыталась обращаться к ним — к одному, к другому, но они либо не слышали ее, либо предпочитали не замечать. Скорее в дом, запереть дверь — и привет. Прошлым вечером на улицах тоже не царило праздничное веселье, но, по крайней мере, город казался живым. Теперь он словно погружался в вечную спячку, себя же Беки представляла собачонкой, которую застала на улице сильная буря и чьи хозяева решили, что для них важнее сидеть в безопасности за дверьми, а собачонка — да пропади она пропадом, всегда можно взять новую.

Беки снова попыталась позвонить Джону. Гудки уходили в никуда. Она засунула телефон в карман джинсов, свернула на одну улицу, на другую, не сомневаясь, что уже была здесь прежде, но тут увидела впереди полоску знакомых огней и припустила туда.

Добравшись до Келли-стрит, она с удивлением обнаружила, что и здесь все закрыто. Ирландский бар — закрыт. Закусочная — закрыта. Что происходит? Может, у них какой-то идиотский местный праздник, о котором ей ничего не известно?

Куда все подевались, черт бы их побрал?

Наконец она увидела кого-то. Настоящего живого человека — чуть поодаль, около пиццерии, откуда предыдущим вечером появился Джон. Кто-то стоял под навесом, курил и не производил впечатление, что сейчас бросится от нее со всех ног. На мгновение Беки показалось, что это Джон, но она быстро поняла, что нет: хрупкая фигурка, длинные волосы.

И тем не менее она окликнула его. Кто угодно все же лучше, чем никто. Человек услышал ее и повернулся. Беки узнала его и крикнула еще раз.

— Послушайте, — взмолилась она, подходя поближе и видя, что женщина смотрит на нее как на сумасшедшую. — Пожалуйста, я вас видела вчера вечером, вы были с ним в ресторане. Вы сказали, что заплатили, а потом ушли. Помните?

— Вы о… Джоне?

— Да! Они схватили его, — сказала Беки. — Они схватили Джона.

— Кто «они»?

— Не знаю.

Она начала плакать. Не хотела, но не могла сдержаться.

— Я ничего не знаю!

Женщина положила холодную руку ей на плечо:

— Все в порядке. Скажите мне…

— Ничего не в порядке. В его номере лежит покойник. Кто-то принес его туда, а потом горничная, которая не видит в этом ничего особенного, и она… она словно сумасшедшая, а они оставили конверт со всякими вещами, а когда Джон увидел его, он убежал. Я пыталась его догнать, но не смогла. Но я видела, куда он бежит, и когда добралась туда, оттуда выезжал этот пикап, а Джона не было.

Женщина, казалось, не была ни потрясена, ни испугана. Просто выглядела печальной. И отрешенной.

— Послушайте… вы поняли меня?

— Кто этот покойник?

— Покойник? Да откуда мне знать, кто этот чертов покойник? Мне кажется… мне кажется, он называл имя — Эллен. — Беки энергично потерла глаза тыльной стороной сжатых в кулаки ладоней и посмотрела прямо в бледное костистое лицо женщины, заглянула в ее колючие глаза. — Вас это, кажется, не удивляет?

— Забудьте о том, что видели в мотеле, — произнесла женщина, роняя сигарету на тротуар. — Кортни потерянная. Она никому ничего не скажет.

— Потерянная? О чем вы? Она горничная. Она там, черт бы ее побрал.

— Я вкладываю в это иной смысл. Она никому ничего не скажет. Не может. Не волнуйтесь.

— Вы в своем уме?

Женщина вытащила из сумочки сложенный листок бумаги: