Да, были у Павла Ивановича достойные противники, чего скрывать. Просчитал его Собакевич, вплоть до мелочей, даже вычислил, куда направится Чичиков от него, что крайне не понравилось нашему путешественнику. «Ему хотелось заехать к Плюшкину, у которого, по словам Собакевича, люди умирали как мухи, но не хотелось, чтобы Собакевич знал про это». В результате Чичиков выбирает окружной путь к Плюшкину. Это обстоятельство имеет символическое значение: надо вначале найти выход из медвежьей берлоги, чтобы потом попасть на плюшкинское «кладбище».

Поместье его действительно напоминало вымершее место. «Господский дом выглядел инвалидом, из окон только два были открыты, прочие были заставлены ставнями или даже забиты досками. Эти два окна с своей стороны были тоже подслеповаты…» В саду, как памятник былому процветанию, «белый колоссальный ствол березы, лишенный верхушки, отломленной бурею или грозою, подымался из этой зеленой гущи и круглился на воздухе, как правильная мраморная сверкающая колонна; косой остроконечный излом его, которым он оканчивался кверху вместо капители, темнел на снежной белизне его, как шапка или черная птица».

Еще более удивила Павла Ивановича фигура у одного из строений, вздорившая с мужиком: «Долго он (Чичиков. — А. А.) не мог распознать, какого пола была фигура: баба или мужик. Платье на ней было совершенно неопределенное, похожее очень на женский капот, на голове колпак, какой носят деревенские дворовые бабы, тлько один голос показался ему несколько сиплым для женщины. «Ой, баба! — подумал он про себя и тут же прибавил: — Ой, нет!» «Конечно, баба!» — наконец сказал он, рассмотрев попристальнее… По висевшим у ней за поясом ключам и по тому, что она бранила мужика довольно поносными словами, Чичиков заключил, что это, верно, ключница». Решив так, Чичиков назвал ее матушкой и тем самым оконфузился, ибо в роли ключницы выступал не кто иной, как сам Плюшкин. Да, Чичиков обознался, но и любой другой на его месте не признал бы в Плюшкине мужика. Если же к этому добавить, что у хозяина усадьбы «один подбородок только выступал очень далеко вперед», то трудно не согласиться, что писатель нарисовал нам один из образов Бабы-яги. Великий смехотворец, Гоголь не отступил от своего правила, и каждому помещику приписал конкретный мифологический образ. Напомним еще раз прослеженные нами параллели:

К каждому из них, в их заповедные уголки иного света, Чичиков входит особой дорожкой. Пристанище каждого из помещиков несет свои, особенные отпечатки мира мертвых душ. Вот и вступив в темные широкие сени плюшкинского жилища, Павел Иванович почувствовал, что «подуло холодом, как из погреба. Из сеней он попал в комнату, тоже темную, чуть-чуть озаренную светом, выходившим из-под широкой щели, находившейся внизу двери. Отворивши эту дверь, он наконец очутился в свету и был поражен представшим беспорядком. Никак бы нельзя было сказать, чтобы в комнате сей обитало живое существо, если бы не возвещал его пребыванье старый поношенный колпак, лежавший на столе». Как говорится, приплыли… Если в доме Манилова еще чувствуется какая-то жизнь, там живет любовь и учатся дети, если у Коробочки хозяйство налажено и часы исправно отбивают время, если у Ноздрева полный хаос и в голове, и на деле, если Собакевич мертв духом, но наел брюхо и живет плотскими утехами, то у Плюшкина жизнь замерла. Время остановилось здесь. Кстати, Плюшкин чуть не подарил Чичикову испорченные часы, но и тут его остановила жадность. Воистину хочется воскликнуть вместе с Гоголем: «Грозна, страшна грядущая впереди старость, и ничего не отдаст назад, обратно! Могила милосерднее ее, на могиле напишется: «Здесь погребен человек!» На доме Плюшкина такую надпись можно было бы поместить еще при его жизни.

Границей ада имени Плюшкина служит двор. Как только бричка Чичикова выехала со двора, ворота в усадьбу были тотчас же заперты. Мертвое царство выпустило Чичикова на волю. Павел Иванович так ошалел от своих успехов, что всю дорогу был весел и даже запел «песню, до такой степени необыкновенную», что удивил даже видавшего виды Селифана. Впереди, однако, уже маячил город. «Были уже густые сумерки, когда подъехали они к городу. Тень со светом перемешалась совершенно, и казалось, самые предметы перемешалися тоже. Наконец бричка, сделавши порядочный скачок, опустилась, как будто в яму, в ворота гостиницы…» Чичиков возвратился в свой покойный номер, где его встретил до боли знакомый запах Петрушки.

Итак, подведем итоги необычного путешествия Павла Ивановича. Каждый из пунктов его остановки — гостиница и усадьбы помещиков несут в себе отпечаток иного мира, царства призраков. Гоголь с великой тщательностью и большой художественной изобретательностью описывает каждый переход границ этого царства. Это оригинальный художественный прием. В своей уже упоминавшейся книге Е. А. Смирнова проводит параллели между отдельными фрагментами гоголевской и дантовской поэм. Но Ад у Данте — гигантская воронка внутри Земли с выходом на поверхность в противоположном полушарии. Попавший туда, погружаясь все глубже и глубже, последовательно проходит все круги ада. У Гоголя разработана совершенно иная «схема» ада. У него много входов и выходов, и Чичиков неоднократно пересекает его границу. Если у Данте отдельные участки (круги) ада соединены последовательно, то у Гоголя они параллельны. Конечно, наш писатель в чем-то ориентировался на дантовскую картину ада. Так, можно говорить, что описание усадьбы Манилова напоминает дантовский Лимб:

Манилов — единственный из персонажей поэмы, чей дом находится на возвышении. Душа этого помещика живет в своем возвышенном (надземном!) миру, который никак не похож на ад в нашем привычном понимании. Его вполне можно сравнивать с Лимбом, где еще не полностью торжествует тьма и есть некий источник света — «огонь, под полушарьем тьмы горящей». В Лимбе нет настоящих грешников, таков и Манилов, а об обитающих в Лимбе героях-язычниках (реально существовавших и мифологических) невольно напоминают греческие имена маниловских сыновей — Фемистоклюс и Алкид. Но, если говорить в целом, Гоголь, безусловно, опирался все-таки на более древнюю, отечественную фольклорную традицию. Тот же портрет маниловской усадьбы прекрасно соответствует тем изображениям того света, иного царства, которые в великом множестве присутствуют в русских сказках. Что ни говори, а «Мертвые души» — русская правда.

Да и нет нужды доказывать, что Гоголь придерживался системы, а не «кусочничал». Если уж один раз он назвал своего героя «червем мира сего», так уж не сомневайтесь и только следите, как этот пресмыкающийся тип будет «рыть землю» на границе верхнего и нижнего миров, ползая туда и обратно. Вот ведь и отъезд Павла Ивановича происходит при необычных обстоятельствах. Захотел он бежать незаметно из города, да вдруг оказывается, что надо подковать лошадей да перетянуть шину. На языке аллегорий эта свалившаяся как снег на голову неприятность означает, что в данный момент выезд из царства мертвых закрыт. Когда же он будет открыт и Чичиков сможет двинуться в путь? Двери ада приоткроются, когда начнутся похороны прокурора. Через них-то и выскользнет наш герой, подумав при этом: «Это, однако ж, хорошо, что встретились похороны; говорят, значит счастие, если встретишь покойника».