Дверь в ванную комнату не открывалась ещё долго, пока Ключевский, напуганный моим молчанием, не вломился в помещение.

Я сидела на полу, абсолютно голая, забившись в угол и подтянув к себе колени.

— Да блять!!! — с чувством выматерился он, вновь подхватив меня на руки. Моя нагота его не смутила, а у меня и сил на смущение не осталось. — Дура! Идиотка! Угораздило же связаться!

Он говорил много чего, пока укладывал меня в постель и закутывал в одеяло.

— На голову больная! — прорычал напоследок, попытавшись отстраниться от меня, но я не позволила, вдруг вцепившись в ворот его рубашки и откидывая в сторону одеяло, в которое меня только что с таким рвением прятал Игорь.

Моя грудь, за последние месяцы заметно прибавившая в размере, открылась его взору, и, конечно же, он не удержался от того, чтобы взглянуть. Между нами повисла пауза, напряжённая и осязаемая, воздух в момент сгустился настолько, что, казалось, можно потрогать руками.

— Не уходи, — одними губами попросила я.

Игорь жадно сглотнул, но взгляд всё же оторвал, переведя его выше, на лицо.

— Олесь, это неправильно.

Его голос звучал глухо и хрипло, но он не отстранился, не скинул мою руку, да и вообще не шевельнулся, и я восприняла это как сигнал к действию.

— Моя жизнь вообще одна сплошная ошибка.

И прежде чем он успел возразить, я прижалась к его губам. Он не отвечал, по-прежнему неподвижно нависая надо мной. В голове проскочила колкая мысль о том, что если и он оттолкнёт меня, то других причин жить больше нет. Она и придала рвения моим действиям.

Этот нелепый односторонний поцелуй длился непростительно долго… Я честно старалась найти в Ключевском хоть какой-то отклик, проведя языком по его губам, которые, как и раньше, имели вкус ментола, слегка прикусила его нижнюю губу, коснулась краешка рта, пытаясь проникнуть внутрь… и Игорь не выдержал. Тяжко вздохнув при этом, будто сдаваясь на милость победителю.

Впрочем, той ночью он всё делал сам, доводя меня до исступления и полного беспамятства. Я только и могла, что сбивчиво дышать, сдерживая рвущиеся наружу стоны, и до боли в пальцах сжимать сбившиеся простыни.

Ключевский был нежным и осторожным, боясь лишний раз дышать в мою сторону, как если бы я вся состояла из тонкого хрусталя и нежнейшего шёлка, что, впрочем, не помешало Игорю взять от нашего «беременного» секса своё. И когда первые волны настигшего его оргазма сошли на нет, он обессиленно рухнул рядом со мной.

У меня перед глазами плясали цветные пятна, и мир никак не желал собираться во что-то целое. Но это не имело никакого значения, потому что именно в этот момент меня буквально переполнило желание жить, такое яркое и непреодолимое, что даже слёзы на глазах выступили. Игорь притянул меня к себе, прижимаясь грудью к моей спине. Немного помедлив, его ладонь накрыла мой живот, а Арсений, будто почувствовавший что-то такое, с чувством пнулся как раз в месте прикосновения.

— Чувствуешь?

— Не знаю… наверное.

— Он тебе радуется.

Дверь в детскую была закрыта. Или же правильней было бы сказать — в подростковую? Арсений уже давно не являлся ребёнком, да и пережил он куда больше своих сверстников. И как подсказывало чутье, простым «извини» здесь было не обойтись.

Подхватив несчастную Жужу на руки, я осторожно поскреблась в дверь и дёрнула ручку на себя, но она оказалась закрыта на замок. Поскреблась ещё раз, но приглашения войти так и не последовало. Пришлось стучать, настойчиво и громко. И вновь без ответа.

Игорь, всё это время наблюдавший за мной, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, противно хмыкнул.

— Не хочешь помочь? — распрощалась я с остатками гордости.

Он покачал головой:

— Это твой косяк.

Скрипнув зубами от досады, я похромала в сторону ванной, где нашлись маникюрные ножнички. Не то чтобы я была мастером вскрывания замков, но жизнь может научить ещё и не такому. Пара корявых движений — и, вуаля, дверной замок был побеждён.

Сенька лежал на кровати, натянув на голову огромные наушники, из которых вовсю орала музыка. И как только не оглох? Меня заметил не сразу, лишь только когда я бесцеремонно уселась рядом с ним на край кровати. Парень резко подорвался с подушки, округлив от возмущения глаза.

— Тебя не учили, что если замок закрыт, то это не просто так?!

Сеня в одно мгновение сделался каким-то всклокоченным, у него даже уши от праведного негодования покраснели. Впрочем, его эмоции были понятны, я тоже так реагировала на нарушение личного пространства, но, с другой стороны, мне не оставалось ничего иного, как идти ва-банк. Поэтому, опустив Жужу на кровать хозяина комнаты, я деловито заявила:

— Меня учили, что преграды существуют для того, чтобы их преодолевать.

Если честно, то я до последнего надеялась, что он среагирует на лёгкость моего тона и немного расслабится, но, судя по-всему, эффект был скорее обратный.

— Тебя обманули, — пробурчал он, отодвигаясь от меня как можно дальше. — Зачем ты пришла?!

Жужа, неуклюже переваливаясь на мягкой постели, с радостью направилась к Сене, ожидая, что тот, как обычно, начнёт её тискать, но Арсений, непоколебимый в своей злости, отдёрнул руку от щенячьего носа. Такса растерялась и шмякнулась на пятую точку, обиженно тяфкнув.

— Поговорить. Я очень сожалею, что сегодня всё так вышло.

— Мне всё равно.

Внутри меня что-то перевернулось и ухнуло вниз, и пусть я не ждала, что будет легко, ощущать его отвержение на собственной шкуре было в разы тяжелее.

— Зато мне — нет.

Он хмыкнул, точь-в-точь как отец минутой раньше, за что мне ещё больше захотелось огреть Ключевского-старшего чем-нибудь тяжёлым по голове. Всё же раньше сарказм был моей прерогативой.

— Я — эгоистка, — заявила напрямую, — махровая такая. И я уже забыла, как это — жить с тем, кому ты не безразличен.

Сенька продолжал смотреть на меня исподлобья, давая понять, что оправдания у меня так себе.

— Соболезную, — ещё одна порция ехидства.

Ужасно тянуло ответить в тон, и дело было не в Арсении, а в привычке, выработанной годами.

— Я не оправдываю себя. Но и не знаю, как объяснить по-другому, — он молчал, с непроницаемым лицом смотря мимо меня. Говорить было сложно, но я это заслужила, поэтому, как бы ни было больно, я продолжала. — Понимаешь… Я всегда такой была. Независимой. Правда, моя бабушка называла это неприкаянностью. Впрочем, это не мешало ей считать меня кошкой, которая гуляет сама по себе.

— У тебя есть бабушка?

— Была, очень давно.

Он задумался, а я подхватила щенка, прижав её в область шеи. Жужа дрожала, и мне подумалось, что, должно быть, она так плачет. Ещё один никому не нужный ребёнок.