– Иди помоги носить рыбу, – приказал он.

– Я свертываю сеть, – ответил Стив, не поднимая глаз.

– Брось и иди носить рыбу.

– Бросить как есть? – злобно переспросил Стив. – Оставь меня в покое.

Джон ухватил его под мышки и рывком поставил на ноги. Со сдавленным криком Стив вывернулся из его рук и отскочил назад на мелководье. Он выпрямился и смотрел на Джона, который шел на него, заставляя отступать в воду. Стив сжал кулаки и готов был броситься на отца, но тут Марвин прыгнул между ними.

– Ради бога! – крикнул он, оттесняя Джона плечом. – Немедленно прекратите!

Стив словно и не слышал. Он обогнул Марвина, но я схватил его обеими руками за запястье и потащил прочь.

Чтобы увернуться от удара левой, мне пришлось упасть в воду. Если б Рафаэль не вцепился в Стива железной хваткой, он бы ударил меня и накинулся на Джона; глаза у него были безумные, казалось, он нас не узнает. Рафаэль протащил его несколько шагов, потом отпустил.

Все на берегу побросали работу и смотрели на нас, кто огорченно, кто без всякого выражения, кто с затаенным удовольствием, а кто и с открытой насмешкой. Я медленно встал.

– Вы двое не даете спокойно заниматься делом, – огрызнулся Рафаэль. – Дома бы разбирались.

– Заткнись! – рявкнул Джон. Рубанул рукой: – Давайте работать.

– Идем, – сказал я Стиву, таща его на отмель. Он нетерпеливо вырвался. Мы прошли по сети, из-за которой все началось.

– Идем отсюда, Стив, – повторил я.

Он дал себя увести. Джон не глядел в нашу сторону. Над обрывом идти я побоялся – Стив вполне мог скатить на отца камень – и повел его вдоль реки. Я был потрясен и радовался, что Марвину хватило сообразительности прыгнуть между ними. Обычно у меня реакция быстрее, но Марвин раньше оправился от потрясения. Не сообрази он вовремя… об этом даже думать не хотелось.

Стив по-прежнему тяжело дышал, словно только что качался на больших волнах. Он бессвязно ругался сквозь стиснутые зубы. Мы дошли вдоль реки до разрушенной автострады и сели под нависшей над белыми валунами сосной. Забились в укрытие, словно койоты после стычки с барсуком.

Некоторое время мы сидели молча. Я сгребал в кучки сосновые иголки, потом счищал с бетона грязь. Постепенно Стив задышал ровнее.

– Он нарочно меня доводит, чтоб я на него полез, – сказал он натужно-спокойным голосом. – Знаю.

Я сомневался, но сказал:

– Не знаю. Даже если это так, не поддавайся.

– Как это? – спросил он.

– Ну, не знаю. Не связывайся с ним, делай, что он говорит.

– Ну да, конечно! – вскричал он, рывком поднимаясь на ноги. Наклонился, заорал на меня: – Ползать на брюхе и жрать говно! Спасибо, посоветовал! Не учи меня, что мне делать. Тоже учитель нашелся! Ты такой же, как все! И не загораживай его, когда мы снова сцепимся, иначе схлопочешь по морде вместо него!

Он двинулся по бетонке, свернул в картофельное поле и скрылся с глаз.

Я глубоко вздохнул, радуясь, что он не набросился на меня с кулаками. Это единственное, что меня утешало; в остальном настроение у меня было хуже некуда.

Кэтрин сказала, что Стив прислушивается ко мне больше, чем к другим. Может, это значит, что он вообще никого не слушает. Или Кэтрин ошибается. Или я говорил что-то не то. Не знаю.

Мне долго пришлось собираться с духом, чтобы встать и уйти с этого места.

Как-то я отправился вдоль речки, мимо огородов, печей, мимо женщин, полощущих у моста белье, туда, где холмы сходились и лес по обоим берегам спускался к самой воде. Здесь дорожка кончалась – иди куда тебе вздумается. Я зашел в лес и сел, прислонясь спиной к огромной сосне.

Бродить по лесу, сидеть в нем, общаться с ним я начал давно, сразу после маминой смерти. Тогда мне казалось, что в деревьях за домом слышится ее голос. Потом голос умолк, и я бросил свои прогулки. Однако теперь старая привычка вернулась. После того как заболел Том, мне не с кем стало говорить, никто меня ни о чем не просил, и я чувствовал себя заброшенным. Когда накатывало одиночество, я шел посидеть в лесу. Здесь никто ко мне не приставал, и комок под ложечкой понемногу рассасывался.

В этот раз я выбрал замечательное место. Вокруг теснились деревья, высокие сосны, окруженные молодой порослью. Землю устилала мягкая хвоя, наклонный ствол сосны был будто нарочно сделан под мою спину, густые ветви заслоняли яркое солнце, образуя приятную кружевную тень. Солнечные зайчики пробегали по моим латаным джинсам, тени иголок скользили по другим иголкам, бурым, устилающим землю. Качающаяся ветка задела меня шишкой. Не отрывая спины от шершавой древесной коры, я повернулся и вытащил из трещины в дереве кусочек засохшей смолы, сдавил его пальцами, так что корка треснула и выступила прозрачная капля. Сок сосны. Теперь пальцы будут липкими, к ним пристанет грязь, на ладони останутся черные пятна. Зато от них такой приятный, смолистый запах. Смолой, морской солью, дымком и рыбой пахла для меня долина. Ветер перебирал иголки, ронял их на меня – маленькие, собранные по пять мутовочки, которые хрустят, когда их разрываешь.

На меня заползли муравьи, я их стряхнул. Закрыл глаза. Ветер холодил щеку, шептал в каждой иголке на каждой ветке каждого дерева. Приходилось ли вам слушать ветер в сосновой хвое – я хочу сказать, вслушиваться в него, как в голос близкого друга? Ничто так не умиротворяет, как этот шепот. Он чуть не убаюкал и меня; он нагнал на меня забытье, больше всего похожее на сон, хотя слышать я не перестал. Ветер то усиливался, то ослабевал, рокот переходил в шум и бормотанье; иногда он звучал, как близкий водопад, иногда, как волны на берегу и еще тише, словно тысяча людей далеко-далеко басом тянут единственный звук «о». Иногда к этому звуку добавлялся птичий щебет, но по большей части говорил только он, ветер, ветер, тянущий букву «о». Его можно было бы слушать вечно. Мне и не хотелось слушать никого другого.

Однако услышал я голоса: двое, переговариваясь, шли от реки. Я с досадой повернулся, не увижу ли, кого сюда несет, однако не разглядел. Собрался было подать голос, но передумал – в конце концов, это они нарушили мое уединение. Конечно, обижаться было не на что – долина у нас маленькая, и мест, где можно укрыться от посторонних глаз, не так много. Просто мне не повезло, что они направились именно сюда. Я снова прислонился к дереву и стал мечтать, чтобы они ушли. Но не тут-то было. Слева захрустели ветки, потом снова раздались голоса, так близко – всего в нескольких деревьях от меня, – что я мог разобрать слова. Говорил Стив, отвечала Кэтрин. Я сел прямо и нахмурился.

Стив сказал:

– Все в долине учат меня, что мне делать.

– Все?

– Да!.. Сама знаешь, о чем я. Ты становишься такая же, как все.

– Все?

Одно это слово, и я понял, что Кэтрин вне себя от бешенства.

– Все, – повторил Стив скорее печально, чем зло. – Стив, иди ловить рыбу. Стив, не ходи в округ Ориндж. Не ходи на север, не ходи на юг, не ходи на запад, не ходи на восток. Не уходи из Онофре, не смей ничего делать.