― И из чего мои сети?

― На твоей шее висит бечевка страсти, а твой якобы возлюбленный с головы до пят покрыт нитями благородства, в то время, как твой супруг обвязан канатом невежества. Но почти никто не замечает оков. Мать-земля хорошо баюкает своих детей, чтобы они никогда не просыпались. Хотя связанными спать очень неловко, и мы постоянно мучаемся, ворочаемся, не понимаем, что доставляет нам столько неудобств, плачем, и в результате пеняем на тех, кого видим во сне. Но порой случаются моменты, когда небесное светило пронзает нас своим лучом и внезапно открывается понимание, что ты одинок, и что ты на самом деле не ты, а все вокруг — лишь сон мертвеца. Чужой сон. И тогда приходит страдание, но страдание особое, преисполненное невыразимой тоски по чему-то такому, о чем не имеешь понятия. Но этот миг недолог, — Ян метнул камешек, который отскочив от гребня волны, несколько раз подпрыгнул и, подняв маленький фонтанчик брызг, ушел под воду. — Наступает вечер, солнце уходит за горизонт, и мы снова засыпаем, погружаясь в невежество, или страсть, или благородство. Нас накрывает пучина терзаний, и мы как прежде обвязаны с головы до ног.

Аня не знала, что ответить шаману, она, если честно, почти ничего не понята из сказанного. Но больше всего ее поразила не загадочность услышанных слов, а трагические нотки, которые ясно слышались в голосе.

― Подумай об этом, девчушка, — Заквасский, ласково потрепав Анину щеку, поднялся. — Не стоит смешивать себя с тем, что тебя опутало. Если поймешь это, то твои страдания окажутся лишь гнилой пенькой, которая сама собой упадет на землю. Как говорил один великий шаман прошлого: «...А если поймешь, что сансара — нирвана, то всяка печаль пройдет!» И помни: я тебе только снюсь. И еще: не торопись с решениями... Прощай.

Ян ушел, а Аня внезапно поняла, что сейчас возненавидит шамана всем сердцем. Это равнодушное «прощай» больно ее задело. По правде говоря, сейчас внутри боролось два желания. Одна половина ее души очень хотела со слезами и криком «Стойте!» побежать вслед за удаляющимся силуэтом. И жить, просто жить здесь, среди этих странных, но все же доброжелательных существ. И чтобы снова он трепал ее за щеку. Ни отец, ни муж, ни кто-либо еще никогда так не делал. А это невероятно мило и безумно приятно, когда мужская рука просто по-доброму касается твоего лица. Без всякой задней мысли, без гнусных намеков и без желания ударить. А еще можно гулять по пляжу, можно сидеть и любоваться рассветом, можно работать, можно просто быть, не задумываясь о своем социальном статусе, об этикете, приличиях, правилах.

Но ведь вместо того, чтобы утешить или хотя бы посочувствовать, он сказал, что все ее мучения чепуха, что Олег — только якобы возлюбленный... Сам он лжец и притворщик! Сначала ей показалось, что в городе можно найти желанное счастье, но теперь стало ясно: она здесь чужая. Надо уйти обратно, в Лакедемон. Там по крайней мере люди нелицемерны в своей жестокости, а здесь, среди издевательской доброты были растоптаны ее надежды. Да и к тому же, каждый день видеть Каур рядом с Олегом — это непереносимая мука. Бороться? Но как можно выиграть у чернокожей ведьмы? Нет, уж лучше покинуть Таганрог. Дома она, может быть, родит ребенка и посвятит свою жизнь ему. Девушка уже придумала имя будущему чаду.

«Я знаю, — со злостью подумала Аня, — я буду приходить к отцу показывать ему малыша и говорить:

― Смотри, Валя, это твой дедушка. Смотри внимательно. Смотри ему в глаза. Ведь тебя зовут Валя, Валя, Валя...

Интересно, помнит ли он о той убитой беременной женщине? Скорее всего нет, но я его заставлю!»

Стало совсем темно, и плеск волн стал слышнее. Мерцали бесстрастные звезды, а потом взошла безразличная ко всему луна. Откуда-то справа, со стороны порта доносились веселые голоса. Нуклеары, несмотря на темноту, продолжали трудиться. Аня разрыдалась. Сегодня она еще может позволить себе такую роскошь.

Когда слезы кончились, Аня долго глядела на россыпи далеких огоньков в небе, а потом решительно вошла в хижину и стала собирать рюкзак.

* * *

Артуру запретили покидать побережье. К нему не были приставлены постоянные конвоиры, но он точно знал, что каждый из клана Отшельника нет-нет да и посматривал, что делает гость, а после ужина его вежливо провожали в полуподвальный этаж большого дома, где и запирали. Комната не изобиловала особыми удобствами, но в ней имелась достаточно мягкая кровать, несколько стульев и низкая тумбочка, на которой стояла свеча. Так же в дальнем углу темнело ведро-параша, закрытое крышкой, которое утром Артур должен был сам опоражнивать и мыть во дворе, как последний раб, что бесило его больше всего на свете.

В отличие от своей жены наследник не колебался. Он в любом случае собирался покинуть Таганрог. Сама мысль о том, что здесь, в этой дрянной общине придется жить среди узкозрачковых недоносков, приводила парня в натуральнейший ужас. Если бы имелся вариант оставаться сыном царя или на худой конец, хотя бы распорядителем работ, то еще можно было подумать. Но вкалывать, словно какой-то позорный раб... увольте, лучше казнь в Лакедемоне за трусость и предательство. Однако и такая негероическая перспектива особо не радовала, поэтому последние пару дней он был озабочен придумыванием версии, которая могла его оправдать. Артур стал собирать полезную информацию о вероятном противнике, ведь отец наверняка возглавит поход против мутантов. И главное — использовать нынешнюю ситуацию с выгодой для себя.

Парень внимательно осматривал окрестности, пытаясь запомнить каждую мелочь. Это очень пригодится в будущей войне, да и перед Советом старейшин придется держать ответ, а рассказ о диспозиции врага окажется весьма полезным. Жаль, конечно, что ему не позволялось покидать побережье. Имея свободу передвижения, можно было бы получить гораздо больше сведений. Но без разрешения уходить из угодий шамана наследник не решался, дабы не вызвать гнев хозяев. Однако и имеющихся знаний, которые Артур почерпнул из обрывков разговоров и скупого общения с аборигенами, хватит с головой чтобы оправдать позор плена.

«Община этих ублюдков насчитывает около трехсот человек, то есть уродов, — репетировал наследник свою речь. — Из них семьдесят или восемьдесят как бы люди, но уже старики. Остальные мутанты, которые именуют себя нуклеарами, хотя, наверное, нет, этого не стоит говорить, потому что какая разница, как они себя называют? Всеми руководят вождь, дурак и трепач законченный, судья, мрачный тип, но кажется, тоже дурак, и шаман, идиот полнейший и укурок. Кроме того, имеется куча всяких кланов, в которых разбираться тоже нет никакой надобности. От всякой поганой швали: лютоволков, птеродактилей и прочей мерзости, территория огорожена то ли заклятием, то ли еще какой-то хренью, которая заключена в трех столбах с крылатой бабой. То есть если это все взорвать, защита должна исчезнуть. Кормятся мутанты от рыболовства и разведения домашних животных, так что добыча будет хорошей. Да и сам город можно обыскать, наверняка в пустых домах много добра сохранилось. Есть у них горшечники, ткачи и кузнецы, а также огородники, в общем, в полезных рабах тоже недостатка не будет...»