— А ты сама не против?

— С чего бы? Пусть уж лучше внизу будешь ты, чем эта дамочка со своим телевизором на пятьдесят децибелов каждый вечер.

— Бедная женщина.

— Бедная женщина.

Теперь, когда у Хилари есть Пол, невольно думала я, ей-то подобное будущее не грозит. А вот меня, как и всех прочих тридцатилетних одиноких женщин, ждет впереди именно это. Два неразлучника, три щетки для унитаза и — если повезет — сердобольный племянник.

— Перестань о ней думать, — предупредила Хилари. — Хочу кое-что сказать тебе… насчет Билла.

— Что еще с ним?

— Я сегодня разговаривала с Джоди, она сказала, что они просмотрели всю оставшуюся пленку с его эпизодом. Так вот это настоящий гимн Виктории Шепуорт.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить услышанное.

— Правда?

— Правда, — сказала Хилари. — Я из Джоди клещами вытаскивала. Она не хотела тебе рассказывать, боялась, ты расстроишься.

— Может, и расстроилась.

— Нет. Ты заинтересовалась. Я же вижу.

— Ничего подобного!

Тоже мне. Свершилось, видите ли, чудо, нашелся какой-то любитель рафтинга, похожий на Андре Превена и согласный лежать у Хилари на коленях, и она теперь готова переженить всех на свете. Ну, я на это не попадусь.

— Билл — извращенец.

— Да, но о тебе он говорил замечательно. Ладно, мне пора на работу. Тебя подбросить?

Я еще даже не принималась за кофе, но не могут же бездельники ломать график работы библиотек. И мы кратчайшей дорогой помчались ко мне; Хилари превышала скорость везде, где только можно.

Возле моего дома дорогу перегородил грузовик.

— Вечная история, — процедила Хилари.

— Минутку…

Двое грузчиков тащили что-то — кажется, стол Билла. Так и есть. А вот и его компьютер.

— Он съезжает, — тихо пробормотала я.

— Ну, вот тебе и еще одна квартира. Кто, кстати, съезжает?

— Билл.

— О…

Хилари закусила губу. Некоторое время мы сидели молча.

— Вик, прости, я понимаю, что это не самый подходящий момент, но мне и в самом деле пора. Меня четвертуют, если я опоздаю.

— Да нет, все в порядке.

Она помахала мне и умчалась, а я осталась возле грузовика, в недрах которого исчезали коробки с торчащими из них ракетками для сквоша и зеленые мусорные мешки, набитые одеждой.

Я поднялась наверх. Конечно, это было глупо. Но я же должна что-то ему сказать, верно?

Но квартира Билла была почти пуста, только горстка пыли и метла в углу. Рабочие сказали, что все вещи отправятся на склад.

— Будут храниться там, пока хозяин не надумает забрать, — пропыхтел один из рабочих, поднимая единственное кресло Билла.

— Он не сказал, куда уезжает?

— Звоните в вашу жилищную контору.

И я позвонила, но там ничего не знали. Как я и предвидела. Наверное, Билл готовился к бегству несколько недель. С тех пор как Пьер Дюбуа отправил Техноботанику письмо и выяснил, что ее больше не существует.

Джоди ушла к кому-то из друзей, и проектор для меня включила Диди. Она вообще может быть очень милой, когда не превращается в двуглавого киномонстра Джоди-с-Диди.

— Воды не хочешь? Или еще чего-нибудь?

— Да нет, спасибо.

— Хилари сказала, что ты перебираешься к ней.

— Уже нет. Билл уехал… — Я состроила гримасу.

Я улеглась животом на пол, пока Диди вешала экран.

— Чувствую себя прямо по-королевски, — сообщила я ей.

— Почему?

— Личный кинозал. Как у королевы-матери.

Диди не поняла. И ладно. Казалось, прошла целая вечность, но наконец все готово.

— Только, знаешь, мне придется торчать здесь, — сказала Диди. — У проектора. Так что получится не совсем личное. — Она закусила губу. — Извини.

— Ничего.

— Ага.

Пока пленка перематывалась, напряжение стало невыносимым. Но вот и Билл: в парке, залитом солнцем, в неизменной красной футболке, прядь волос, как всегда, падает на глаза. Даже маленький шрам на подбородке заметен.

Не знаю, что там вытворяла Диди с камерой. Целую минуту на пленке раскачивалось небо, потом мимо объектива стремительно пронеслось дерево. Наконец камера нацелилась точно на Билла, вернее, на его голову и плечи. Пару раз он судорожно сглотнул, и наконец вступила Джоди:

— Что такое любовь? Это одно и то же для мужчин и для женщин? Пауза. Долгая пауза.

— Э-э… Извини, — произнес Билл в конце концов. — Я не уверен… Подумать надо. Экран вдруг стал черным.

— Тут мы выключили камеру, — сообщила Диди.

— И что потом случилось?

— Джоди увела его в кусты, и они выкурили косячок.

— Шутишь?

— Знаешь, сработало.

— Серьезно?

— Он после этого стал совсем как ягненочек.

— Но ведь это же документальный фильм для своей компании! Разве можно так манипулировать людьми?

— Пришлось, — безмятежно сказала Диди. — Иначе не удалось бы его разговорить.

Снова завертелась камера, перескакивая с неба на утку, плывущую по пруду, и опять возвращаясь к лицу Билла. Да, нельзя не признать, косячок в кустах улучшил дело. Теперь проблема заключалась в том, что Джоди не могла его заткнуть.

— Мне больше нравится французское слово, — начал Билл. — Знаете? Оно звучит так, как это и должно звучать. L'amour. Думаю, оно включает в себя все. Обе грани любви. Любить и быть любимым. И, отвечая на ваш вопрос, — да, я считаю, что для мужчин и женщин любовь едина. Это l'amour, и это единственное объяснение всему. Если здесь вообще нужны объяснения.

— L'amour — это легко? — с драматизмом в голосе вопросила Джоди.

— Нет, иначе любовь не была бы тем, что она есть. И главная сложность в том, что надо быть готовым к этому чувству и одновременно знать, что она… что другой человек никогда не ответит тебе взаимностью. И ты надеешься, что все изменится, но не знаешь этого наверняка. И ты ушел бы, если бы на это хватило здравого смысла, но ты этого не делаешь.

— Почему?

— Потому что где-то в глубине души веришь, что сумеешь чем-то помочь этому другому человеку, что-то сделать для него… и ты остаешься.

— Но ведь это мученичество? — вклинилась Джоди.

— Что ж, для меня это часть любви.