Эта машина, представлявшая Города будущего, каким-то образом оказалась у Проханова в его деревенском доме в Торговцеве, где и пролежала в разобранном виде лет семь-восемь. Сын писателя Андрей утверждает, что именно он однажды обнаружил эти ящики на чердаке, выдрал оттуда детали из «быстрогорелки» и все переломал. Схемы не сохранилось, но, судя по свидетельствам очевидцев, архитектурные фантазии Проханова — Пчельникова представляли собой нечто вроде мебельного центра «Гранд», подвешенного на стальной штанге посреди Сибири.

Разумеется, их общение не сводилось к медитациям над пчельниковским «волшебным фонарем». Примерно в то же время, в начале 70-х, от Пчельникова ушла жена, которая была для него всем — и которая не смогла простить ему то, что он потребовал сделать аборт, когда та забеременела. Это был для него чудовищный шок, он был близок к самоубийству, и Проханов, забросив свои дела, принялся его «реанимировать»: «Я два года возился с ним и пересаживал ему свои органы». Он поселил его у себя в Торговцеве и присматривал, чтобы тот не повторял своих суицидальных попыток. Пчельников непрерывно бредил вслух о том, что надо выстоять любой ценой, выиграть социальное время, завершить Город будущего и спасти страну от крушения.

Это тяжелое общение буквально разъедало Проханова. Он обижался на друга: «Пользуется мной как мусоропроводом, устраивает сброс нечистот. Уходит облегченный и светлый, а я, как отстойник, полон токсинов и ядов. Корчусь, перерабатываю, обезвреживаю, тратя на это душевные силы, свою энергию, человечность! Где же его хваленая экология, прозорливость?» Несколько раз они надолго переставали общаться: в первый раз после того, как Пчельников проиллюстрировал «Место действия», а роман напечатали, но картинки не приняли и ничего не заплатили; во второй — после «Вечного города», когда они поняли, что слишком близко подошли друг к другу.

Тем не менее именно в Пчельникове Проханов обнаружил своего персонажа современности — порывистого, мечтательного и не приспособленного к повседневности. Человек будущего, носитель проекта идеального города, вынужден сталкиваться с психикой и бытом людей настоящего, с изменами и бойнями — и в силу психологической неприспособленности к этому административному конфликту он, занятый нравственными исканиями, часто проигрывает реальные ситуации. У критики, однако ж, этот романтический креатор вызвал не столько сочувствие, сколько неприязнь.

Сразу после выхода «Вечного города» в журнале «Литературная учеба» появляется самая, пожалуй, большая статья, когда-либо написанная непосредственно о феномене Проханова — «Тотальные аргументы Александра Проханова». С первых строк ясно, что автор, все тот же Игорь Дедков, не является поклонником своего героя. Его раздражает герой-футуролог, пророк, который говорит о «философии государства», открывает большое будущее советской стране, причем о либерализации, ее «человеческом лице» в проекте нет ни слова. Его раздражает бред про звон стальных листов в кроне старой яблони. Раздражает пафос и высокопарность. Раздражает «победоносность» — «превращение пророка в Победителя. Эта победоносная проза оставляет тревожное чувство». Его тревожит, что слишком много внимания автор уделяет государству, мегамашине и слишком мало — человеку.

Не имея возможности растоптать саму идею мегамашины, критик издевается над бытовой интригой, ковыряется в «стилистических вольностях», всаживает в текст тонкие шпильки — «Пророков нам не хватает, это верно, но „кровавые зеницы“ — про что это?» «„Круги“, должно быть, ада, адовы круги, и это про что?» «…Вот беда: внутрироманные оценки главного героя действительно чрезвычайно высоки и зеницы его действительно кровавы». Прохановский Завьялов — проходимец, в нем проступают «черты не то чтобы самозванства, а какого-то натужного усилия соответствовать объявленной, разрекламированной, но недоступной духовной высоте».

Впрочем, даже Дедков вынужден признать, что кое-какие сцены великолепны. «Если есть в этом романе убедительное изображение реальной жизни, то чаще всего за счет классного журнализма. Я имею в виду репортажи об очистных сооружениях и мясокомбинате». Таким образом, никакого тотального аргумента против самого Проханова Дедкову найти не удалось; статья неприязненная, но неразгромная; явление его раздражает, но он сам понимает, что оно ему не по зубам.

1979-й был годом прохановского акме; он заканчивает «Вечный город»; он становится, наверное, самым влиятельным писателем своего поколения, по крайней мере из официально признанных. Критик номер один, — а статус Дедкова можно, пожалуй, квалифицировать именно таким образом, — посвящает ему сорокастраничную статью. Он может свободно высказываться в нескольких престижных СМИ в диапазоне от «Правды» до «Нового мира», успешно лоббировать интересы своих приятелей; прислушиваются не только к его текстам, но и к мнениям. Апологии армии, государства, города, индустрии и эстетизации функциональности, красоте механизмов очищения, убийства, поддержания орднунга, выработки энергии — он посвящает все 70-е годы. Ревизия его наличных достижений позволяет предположить, что он мог бы сделать любую карьеру по литературной или советско-партийной линии. Деревенщики и западники продолжали обгладывать его «Метафору современности», его ежедневно воспевали и проклинали в ЦДЛ, но сам он в это время, заложив крутой вираж, летел совсем уже над другими большаками и проселками.

Афганская война. Краткое изложение причин Апрельской революции. Пресловутое «Дерево в центре Кабула».

Необременительный остракизм. Еще один макулатурный роман. Проханов отвечает автору как разведчик разведчику.

Визит к Хикматияру. Разговор о смысле интервенции

тот медный колокольчик был снят в 1985 году с шеи убитого верблюда в пустыне Регистан, недалеко от афгано-пакистанской границы, после того как отряд советского спецназа, с прикомандированным корреспондентом «Литературной газеты» Александром Прохановым, расстрелял группу афганцев. Пролетав несколько часов над красной землей, испещренной следами душманских «тойот», вертолетчики разглядели караван из семи животных, на которых, предположительно, перевозилось оружие. Пока первая машина барражирует кругами на высоте, обеспечивая прикрытие, вторая приземляется в двухстах метрах от погонщиков, стремясь избежать прицельного выстрела из гранатомета. Из чрева выскакивает группа досмотра: спецназовцы в «разгрузках» с боекомплектами, офицер в легких гетрах, репортер с лейкой и блокнотом. Обливаясь потом, они бегут по барханам, валят погонщиков на землю и начинают обыскивать. Переводчик лопочет, что на верблюдах перевозится мука, но солдаты, потыкав в тюки шомполами, обнаруживают там оружие. Через минуту, когда с боевиками все кончено и только «раненные насмерть верблюды отрывают от песка плачущие головы», журналист снимает с шеи одного из животных колокольчик, после чего несколько минут бродит между трупами с трофеем в руке, словно отзванивая по погибшим поминальную службу. Для постороннего сувенир не представляет никакой ценности, но для Проханова это тот самый колокольчик, который, ну да, вот именно, звонит по нему.

Колокольчик из пустыни Регистан.