– Вот как? – кустистые брови Цеприса поползли вверх. Такого наглого вранья… Виндом, безусловно, должен забрать Лаэрту с детьми в Гилатиан. Но это называется не захватом заложников, а выполнением приказа его императорского величества.

– Сколько дней осады может выдержать Белая Чайка? Учитывая, что у меня полторы сотни воинов, с конями.

– Ну, что касается провизии – недели две. Сена и овса тоже достаточно, мы как раз сделали запасы на зиму. А вот воды хватит дня на три, не больше. Та, что в цистернах, годится только для полива. Может, для коней и сойдет, не знаю. Питьевую воду приходится подвозить каждый день, вам же это известно.

– Трех дней мне будет достаточно. На всякий случай с утра наполните все емкости, какие найдутся в замке. Не беспокойтесь, осада не будет долгой, за ее величеством придет корабль, и я открою ворота.

– Я и не беспокоюсь, ваша светлость. У меня к вам только одна просьба – перед тем, как вы впустите сюда Виндома, привяжите меня к вот этому креслу, на котором я сижу, и засуньте в рот кляп.

– Как пожелаете, – Брейд грустно улыбнулся старому трусливому лису, – но вы ведь можете покинуть крепость вместе с гостями и свитой, Виндом не появится раньше полудня. На рассвете разбудите всех, кто находится в замке, и попросите немедленно его покинуть. Также рассчитайте прислугу, здесь должны остаться только мои солдаты и императорское семейство.

– Ну что же, так я и поступлю, милорд. В этом ящике ключи от всех помещений. Не забудьте, пожалуйста, что вы приставили меч к моей груди, прежде чем я их вам отдал. А потом силой вышвырнули меня из замка.

Уже середина ночи, а они все не угомонятся…

Брейд скинул одеяло и лежал на кровати в одной рубашке. Видно, и ее снять придется, духотища невыносимая. Когда же они спать отправятся? Лаэрта с дочкой так и сидели в мастерской, куда Брейд привел Тайру, как раз над его спальней. И говорили, говорили… Сначала негромко, рассказы перемежались испуганными вскриками и долгими паузами – очевидно, на слезы и объятия. Теперь смеются. После трехдневной скачки Брейд хотел только одного – выспаться, завтра будет тяжелый день, а эти… Он все-таки открыл окно, хотя знал, что болтовня будет звучать еще громче.

Где-то рядом о стены крепости тихо плескалось море, но окно выходило в парк. Дневная жара застоялась в квадрате высоких стен, ни дуновения ветра, ни шороха, кипарисы как будто нарисованы тушью на искрящейся ткани ночного неба. Брейду было слышно каждое слово, что говорилось наверху. Они, конечно, тоже сидели у распахнутого окна. В конце концов, сами виноваты, могли бы уйти.

– Ты не представляешь, как он со мной намучился, – это был голос Лаэрты, – я же вообще ничего не умела. Нас учили кулинарии, но только по книгам. Один раз все-таки сводили на кухню, шеф-повар нам показывал разную утварь. Там шум ужасный был, толкотня, Лаэрта умудрилась за горячий вертел схватиться, а я себе на платье полную соусницу опрокинула. Больше нас туда не пускали.

Ну да, они же поменялись именами. Она говорит о Литании. То есть наоборот – Литания говорит о настоящей Лаэрте. В общем, неважно.

– В начале я даже не могла нормальную лепешку испечь, внутри – сырое тесто, сверху уголь. Как Джан их ел – не знаю, я не могла.

Джан, Джан… Что такого было в этом деревенском парне, что Лаэрта с нежностью вспоминает его после двенадцати лет разлуки – того, что она не может найти в Брейде? Он почувствовал, как сжимается его кулак, и устыдился. Все просто. В той горной деревушке она была свободна и счастлива. И в это время рядом с ней оказался именно Джан.

– А когда он послал меня овец доить… – кто-то прыснул, кажется, сама Лаэрта, – корову я уже доила, а овцу – в первый раз. Она от меня шарахается, потом вроде присмирела, но молока не дает. Тут Джан заходит, спрашивает, что это я делаю, я ему говорю, – голосок стал жалобным и капризным, – Джа-ан… У меня не получается! Корова гладкая, у нее все видно, а овечка такая лохматая! У коровы четыре соска, ты сказал, что у овец их два, а я только один нашла, и молока очень мало! Джан стал красный совсем, я думала, он на меня орать начнет, как тогда, когда я ему живого скорпиона принесла показать. А он по стене на землю сползает и хохочет. Потом отдышался и говорит: – Лита… это же баран!

Брейд, зажимая рот рукой, тихонько закрыл окно. Ну их! Надо будет балладу написать – «О нежной и возвышенной любви императрицы Ракайской и барана». И почему он не баран?

Мама еще спала, свернувшись клубочком на краю огромной кровати. Тайра тихонько выбралась из-под балдахина, влезла в штаны и вышла на балкон, чтобы посмотреть на море. Ночью она засыпала под легкий шелест его дыхания, но увидеть ничего не смогла – бескрайняя тьма с редкими отблесками, почти как в пещере, только оно было живым, шевелилось, иногда отражало тоненький серп молодого месяца или несколько звезд, на миг выглянувших из облаков.

Она сделала шаг на площадку – и отступила. Под ногами у нее было синее небо с быстро бегущими клочьями облаков. И грохот, как возле большого водопада. Потом она поняла, что небо – вверху, оно было спокойнее и светлее, а то, что внизу – и есть море. И все волны с пенистыми гребнями неслись прямо на замок, чем ближе, тем они были выше и бурливей. Тайра осторожно заглянула через перила. Огромный вал разбился о подножие замка, отхлынул, за ним уже нависал следующий, еще выше, брызги его крушения оросили руки и лицо холодными каплями. Сейчас волны разнесут замок вдребезги… Ведь говорят, что капля камень точит, а тут такое! Потом она вспомнила, что крепость стоит на скалистом утесе, и ей лет сто. Наклонилась вниз, и ощутила восторг и чувство полета, как будто скачешь галопом по бескрайнему полю.

Тяжелые удары воды и свист ветра заглушили тихий стук. Тайра насторожилась, только услышав мамин голос. В спальне было совершенно некуда спрятаться, разве что под кровать. Она не успела.

– Да, Селия… – сонно пробормотала мама, и в дверь заглянула горничная. Тайра сделала все, что могла – отвернулась к морю.

– Госпожа, мне показалось, что вы проснулись, – и тут служанка заметила длинноволосого юношу на балконе, – о, простите меня!

– Все хорошо, Селия. Принеси мне одежду. Сегодня, кажется, опять жарко – так что платье лучше белое, с вышивкой, а на голову – легкий палантин. Для молодой госпожи – зеленое, шелковое, оно прохладное, вуаль сама подбери по цвету. И приличное белье. Она была вынуждена бежать… из Кадара. В дороге ее ограбили, так что позаботься обо всем необходимом. Завтрак подашь прямо сюда, и не надо никому рассказывать о моей гостье

– А она правда никому не расскажет? – спросила Тайра, когда за горничной закрылась дверь.

– Надеюсь, что нет, Селия хорошая девушка. Впрочем, это неважно – ну, допустим, ночевала в моих покоях какая-то беглянка из Кадара. Она же тебя не видела. Все равно твое присутствие в замке невозможно скрыть, главное – чтобы никто не знал, кто ты. Позже мы обсудим с герцогом Атерли наши планы. К сожалению, сейчас мое положение настолько непрочно, что без его помощи я не смогу обеспечить тебе надежной защиты.