В городе началась паника — никто не подумал даже закрыть ворота, все горожане, у кого было верховое или хотя бы вьючное животное, обратились в повальное бегство. Разгром своего войска и жуткий, нездешний вид завоевателей поражали ужасом, гася в зародыше мысль о сопротивлении.

В отличие от славян VII века русские воины Х были практически все защищены железными кольчугами или пластинчатой броней, головы укрыты сфероконическими шлемами, увенчанными султанами из шерсти или перьев — еловцами. У каждого был меч, с которым рус не расставался и в мирное время; о превосходном впечатлении, которое производили на людей Востока русские клинки, мы уже говорили. Кольчуги славян ибн Русте называл «великолепными», а один из рыцарей императора франков Карла Великого, Рено де Монтабан, как говорится в одноименной средневековой поэме, приобретя «прекрасную кольчугу из Руси», стяжал славу неуязвимого бойца. В остальном русские витязи середины Х века мало отличались от своих славянских сородичей трехвековой давности — те же копья и луки, та же «стена», те же «труднопереносимые» щиты, защищающие не только туловище, но и ноги, те же усы и чубы на обритых головах. По сообщению ибн Мискавейха, пришедшие к стенам Бердаа русы несли с собой дротик, копье, щит и меч. Кроме того, в снаряжение воина-руса входили «оружие, подобное кинжалу», столб для палатки и набор инструментов — пила, топор[80], молоток. Последнее было необходимо как для ремонта и строительства основного транспортного средства русов — деревянных ладей, так и для быстрого возведения укрепленного лагеря. В целом же все это очень походило на снаряжение римских легионеров имперских времен, знаменитых «мулов Цезаря» — «все свое ношу с собой». Доспехи русы начищали до блеска, в летописях и воинских повестях Руси движущееся войско уподобляли ледоходу, а жителям кавказских долин несущаяся на них стена русов казалась, должно быть, горной лавиной.

Краснолицые русы сверали. Они

Так сверкали, как магов[81]сверкают огни! —

восклицает Низами в «Искандер-намэ». Сравнение с пламенем тут тоже не случайно — щиты русов и древки копей, знамена, плащи — все было любимого русами красного цвета. Современник взятия Бердаа, лангобардский епископ и посол в Константинополе Лиутпранд вообще полагал, что «русиями» — красными — северян назвали греки за пристрастие к этому цвету. Иные исследователи даже склонны считать, что упоминание о «краснолицых русах» в стихах Низами говорит о ритуальном раскрашивании лиц; а по-моему, это уже перебор. Вряд ли кто-то из современников не заметил бы столь бросающегося в глаза обычая — разглядел же Лев Диакон чуб на бритой голове Святослава и серьгу в левом ухе князя, а ибн Фадлан — татуировки (стоит ли говорить… да, наверное, все-таки стоит — обычай татуировки был совершенно незнаком скандинавам, а вот моравская княжна Дубравка брала с собой костяные иглы для татуирования даже в дорогу, а в югославской глубинке крестьяне делали себе точь-в-точь такие же наколки, как у русов ибн Фадлана, до начала ХХ века) на руках встреченных им русских купцов. Скорее смуглым южанам краснолицыми казались любые чисто белые люди, да и обгорают на кавказском солнце светловолосые, бледнокожие северяне много быстрее. Военачальник двигался верхом впереди строя.

Изображения же русов Х века в незнакомых восточноевропейской археологии норманнских полукруглых шлемах, с норманнскими боевыми секирами, норманнскими круглыми щитами и при норманнских бородах и гривах до плеч следует понимать как результат зомбированности художников массированной пропагандой норманнизма, плюс желание схалтурить — легче ведь в сто первый раз нарисовать типового викинга, чем копаться в источниках, выясняя, как на самом деле выглядели русы тысячу с лишним лет назад.

Заняв почти опустевший город, русы выслали глашатаев по окрестностям, где прятались разбежавшиеся горожане.

«Нет между нами и вами разногласия в вере! — кричали они. — Мы желаем только власти. На нас лежит обязанность хорошо относиться к вам (выделено мною. — О. В.), а на вас — хорошо повиноваться нам».

Примечательное заявление. Хотелось бы ошибаться, но, кажется, для многих и многих «демократически избранных правителей» существование каких-то обязанностей перед теми, кем они правят, стало бы ошеломительной новостью. А вот русы это хорошо понимали и тогда, в первой половине Х столетия. Что до «нет разногласия в вере» — это, конечно, не означает, что русы были мусульманами. Все рассказывающие о взятии Бердаа источники единодушно называют северных завоевателей язычниками. Они и были нормальными язычниками и, как таковые, вовсе не собирались принуждать местных жителей отказываться от Аллаха и поклоняться Перуну и Велесу.

Жители, услышав это объявление, вскоре вернулись в город. Вот только русы, боюсь, очень скоро об этом пожалели.

К городу стали подходить отряды из соседних областей — то Марзубан, собравший свое разбежавшееся по укромным ущельям воинство заново, то ширваншах. С чего последний, до этого несколько раз битый неутомимым Марзубаном, вообразил, что сможет отнять крепость Бердаа у его победителей, мне, читатель, решительно непонятно. Русы неизменно выходили им навстречу и неизменно одерживали победы. Жители же города, толпясь на стенах, воплями поддерживали своих единоверцев. И если бы только воплями — оборванное отребье высыпало вслед за русами из городских ворот, швырялось им в спины камнями с воплями «Аллах акбар!». Русы вновь обратились с горожанам с воззванием, напоминавшим, что им следует заниматься своими делами и не встревать во взаимные отношения двух племен-завоевателей — дейлимитов и русов. Знатные и состоятельные люди, которым было что терять, приняли это во внимание, но простонародье и чернь не успокаивались, принимая, по обыкновению, терпимость русов за слабость. Но терпимость предков и впрямь поражает. Читатель, как по-вашему, на какой раз современный командир на месте полководца русов приказал бы солдатам стрелять в толпу и взял бы заложников среди гражданского населения?

Вот и я тоже так думаю, что на первый.

Но даже необыкновенное терпение русов подошло к концу, когда окончательно обнаглевшие от безнаказанности фанатики перешли к убийствам. В одном из садов Бердаа толпа окружила пятерых русов, в числе которых был безусый мальчишка, сын одного из предводителей войска. Мусульмане очень хотели захватить живьем одного из них, но северные воины в плен не сдавались — они дрались до тех пор, пока не падали замертво, причем каждый успевал убить многих мусульман. Оставшийся последним мальчишка — очевидно, старшие товарищи прикрывали его, — поняв, что может попасть в плен, вскарабкался на дерево и закололся там кинжалом. Таковы были обычаи русских витязей, нашедшие отражение в «Истории» Льва Диакона и в русских былинах (богатырь Дунай, Данило Ловчанин). И даже русский боярин Александр Пересвет, в родных брянских лесах которого еще догорали последние погребальные костры язычников, до того, как перо монаха-переписчика обрядило его вместо «злаченых лат» в черную схиму, высказывался так: «Лучше же нам на мечи свои наврещися, нежели от поганых полоненым быти».