Попытки выбить русов из укрепления Бердаа военной силой успеха не имели. Раз за разом мусульманские правители, в первую очередь неугомонный Марзубан, приводили под стены столицы Агвана свое войско. Раз за разом русы выходили в поле — и опрокидывали мусульманские полчища. До штурма так ни разу и не дошло. Особенно примечателен один случай — Марзубан попытался заманить русов в ловушку притворным бегством — и с огромным трудом смог остановить своих удирающих от страшных язычников вояк. Притворное бегство едва не превратилось в настоящее. Только личный пример Марзубана, чуть не в одиночку бросившегося навстречу наступающим русам, предотвратил это. Впрочем, большого успеха засада все равно не имела — Марзубан снова был отбит. Муравьиному упорству этого человека остается лишь поражаться. Русы тем временем… расширили свои владения, захватив город Марагу. Видимо, опыт Бердаа оказался поучительным — русы на сей раз не заявляли о своих намерениях, не пытались договориться с жителями, они приходили и брали, убивая тех, кто сопротивлялся, и щадя остальных. Судя по отсутствию упоминаний о сопротивлении русам в Мараге, такой образ действий оказался для местных жителей гораздо доходчивее и понятней.

К сожалению, непобедимых в бою русов настигла в Мараге новая беда — по сообщениям арабских авторов, они подхватили там какую-то заразную хворь, принявшуюся косить их ряды. Наконец, они вынуждены были уйти из края, предварительно спалив в костре добычу, которую не смогли унести. Русы уходили непобежденными, сохранив добычу, но потери были слишком велики, моровое поветрие не останавливалось, да и с родины доносились тяжкие вести — погиб великий князь Игорь, начиналась смута. У реки их встретили корабельщики и триста дружинников, все это время охранявших корабли. Тоже любопытная деталь — не то трехсот русов хватало для обороны вряд ли так уж укрепленного лагеря и судов от подходивших к Бердаа мусульманских армий, не то этих «борцов за веру» куда как больше «земли сынов пророка, которую топчут грязные ноги неверных», волновала набитая добычей и пленницами крепость Бердаа. Разделив добычу, русы отплыли восвояси, и, как сообщает Абу-л-Фида, благополучно вернулись домой.

Один армянский историк, современник событий, добавляет, что «хворь», поразившая завоевателей, на самом деле была результатом диверсий пленных женщин, травивших воду в захваченных крепостях. Русы, узнав об этом, перерезали пленниц — можно ручаться, что за действия фанатичных «шахидок» поплатились жизнью и те мусульманки, кто ни сном ни духом не ведал об их злодеяниях — и покинули Бердаа.

Честно говоря, уважаемый читатель, в мировой истории не так уж много случаев, когда завоеватель выглядит умнее, добрее и благороднее побежденного, особенно под пером соплеменника и единоверца последнего. И хотя история с бердавским сидением закончилась довольно грустно, но мне все же приятно, что в одном из таких редких случаев завоеватели — мои предки.

И опять тот же вопрос, которым мы уже задавались: кто они, откуда и зачем пришли? Распространенную версию о том, что во главе русов стоял тот самый «Х-л-гв» из кембриджского документа, я, по понятным причинам, отметаю. Персонажи, мягко говоря, художественной литературы историческими деяниями не занимаются. Остается три версии. Первая — какой-то независимый от Игоря крупный вождь. Подручный великого князя киевского, Игоря, временно ушедший в «самостоятельное плавание». И, наконец, один из Игоревых воевод, действовавших по его приказу.

Про первую версию мне просто нечего сказать. Нет данных ни за, ни против. Конечно, могли в Тъмутороканье вырасти мстители за мстителей. Как раз зрелые мужи, по тем меркам даже почти пожилые

А скорее всего — и то и другое.

Вторая же и третья вполне подходят — я бы даже охотно согласился с дореволюционным историком Нечволодовым, что великий князь киевский таким образом решил поквитаться с каспийскими мусульманами за резню 912 года, ведь там были пусть и не его подданные, но все же русы, а значит, их кровь и предательство каган-бека не должны были, не могли остаться неотомщенными. Если бы Бердаа только имела какое-то касательство к этому погрому. Логичнее было б разграбить один из городов Хазарии, уделяя особое внимание мусульманам. Но ведь русы появляются в Бердаа сразу после успешного похода 944 года. В реальности этого похода я убежден — не зря же Константин Рожденный в Пурпуре заклинает сына не допускать союза между «россами» и «пайсенаками»-печенегами. А такой союз против Византийской империи в источниках упоминается дважды — при Святославе, до которого несчастный кесарь не дожил, отравленный этим самым собственным сыном и снохой, которую тот подобрал в грязном портовом кабаке, и при описании второго, удачного похода его отца. Договор с русами в 944 году ромейские послы приезжают заключать в Киев — с чего бы это? Да и сам договор, что бы ни говорили наши «объективные» историки, не очень похож на увенчание полного разгрома великого князя киевского в злосчастном 941 году, когда его ладьи были сожжены «греческим огнем», сам он с остатком дружины едва спасся, а пленным русам рубили головы на ипподроме Константинополя. Разве разбитый наголову великий князь смог бы потребовать, чтобы русов, прибывавших в Константинополь без его грамоты, в цепях отправляли обратно? Да и самые старые характеристики Игоря — «бысть храбор и мудр» (Новгородская I летопись), «Старый[82]Игорь… мужьством же и храбрством крепостии поминаются ныне и словуть» (митрополит Илларион, Похвала кагану Владимиру) — совсем не походят на образ бездари и неудачника, усвоенный нашими историками. Могла ли такая память сохраниться о человеке, за которым числились бы лишь сожженный византийскими огнеметами собственный флот да бесславная гибель от рук взбунтовавшихся по его же глупой жадности данников-древлян[83]? Вопрос, думается мне, читатель, вполне риторический. Итак, после получения откупа от греков великий князь Игорь «повелевает» печенегам воевать Болгарию, сам отправляется домой, а кого-то из своих людей отправляет в недра Закавказья, в далекий город Бердаа.

Напрашивается вопрос — зачем? Проще всего, конечно, просто решить, что какому-то вождю показалось мало дани, и он решил наверстать упущенное в Бердаа. Но… неужели поближе мест не было, в Болгарии той же. Она ж большая, Болгария, и печенегам пограбить хватит, и своей дружине. Или по Крыму пройтись, по примеру князя Бравлина.

Именно так, кстати, и сделал бы вассал великого князя киевского, решившийся, так сказать, подразжиться «левым» заработком. Поэтому странная, почти невероятная терпеливость к жителям далекого края и цепкое старание удержаться в захваченном Бердаа говорят скорее за воеводу (или младшего князя), исполнявшего приказ своего государя. Таким образом, третья версия оказывается наиболее вероятной.