«Опричники» действительно сошлись у костра и начали о чем-то спорить. Я выделил из них для себя «офицера», тот был лучше одет, в высокой шапке, скорее всего, красного цвета — в сумеречном свете точно определить было невозможно, высоких сапогах и повадками лидера. Он молча слушал, как спорят товарищи, и постукивал себя по ноге нагайкой.

— Ну, что же приступим, — приказал я сам себе, наведя мушкетон, на предполагаемого лидера.

Сухо щелкнули кремни, с шипением вспыхнул порох на полке и «тишину осеннего леса разорвал гром выстрела», как по такому поводу сказал бы более чем я романтически настроенный человек.

— Заряжай! — приказал я Дормидонту, отбрасывая разряженный мушкетон, и уже целился из второго.

Выстрел да еще неожиданный и громкий, произвел на опричников самое неприятное впечатление. Двое, предполагаемый командир и стоящий рядом с ним давешний лазутчик упали, а остальные, вместо того чтобы разбегаться, кто куда, любовались поднимающимся к небу пороховым облачком. Второй заряд оказал еще более разрушительное действие, на земле оказалось еще трое. Только теперь до сельского воинства дошло, что происходит и оно в полном составе, оставив лошадей, бросилось под защиту деревьев.

Спустя считанные мгновения становище опустело, и на его территории остались только лошади, беспорядочно мечущиеся на открытом пространстве. Крестьяне, как и было условленно, голосов не подавали, из-за деревьев не высовывались, так что кто стрелял, и что произошло, нападающие не поняли.

Я первым делом начал перезаряжать второй мушкетон. С огневым запасом и пулями у нас уже была напряженка, так что приходилось экономить, и пороха я всыпал в ствол вполовину меньше, чем раньше. Лежа забивать в ствол шомполом пули было неудобно, но высовываться из-за бревна я не рисковал. Ратники между тем ничем себя не выдавали, не стреляли и не показывались из леса, тишину криками нарушал только раненый. Он катался по земле возле костра, зачем-то пытаясь снять с себя армяк. Еще двое раненых молча ползли вслед за сбежавшими товарищами. Командир в высокой шапке упал прямо в костер, и на нем начинала дымиться одежда.

Мы с Дормидонтом все-таки перезарядили мушкетоны, и теперь я мог спокойно наблюдать за «развитием» боя. Обе стороны затаились и ничем не выдавали своего присутствия. Между тем быстро темнело. Уже дальний от нас край поляны, за которым скрылись в лесу «опричники» начал растворяться в серых вечерних красках. Освободившийся от армяка раненный почему-то пополз не вслед за товарищами, а прямо на крестьянскую засаду. Что с ним там стало, нам видно не было, но крик его резко оборвался. Потом ярко вспыхнула одежда на убитом командире, костер взметнул вверх фейерверк искр, и отвратительно запахло горелым мясом.

Я все не мог определиться кому больше на руку наступающая ночь, нам или противникам. Решил, что все-таки нам, крестьяне знают этот лес, а «опричники» попали сюда впервые. Сзади раздался шорох. Я обернулся. Низко пригибаясь к земле, к нам крался Николаевич. Он был уже рядом, когда с противоположной стороны в лесу раздался выстрел, и пуля глухо ударила в березу шагах в пяти от нас. Мужик как подкошенный упал на землю и жалобно спросил:

— Меня не убили?

— Не убили, — успокоил я. — Ну, как там ваши, очень боятся?

— Вот я страху-то натерпелся! — не отвечая на вопрос, пожаловался Николаевич. — Ты, ваше благородие, видел, как он в меня жахнул?! А пуля как засвистит!

— Видел, ты настоящий герой! — соврал я. — Ну, и что мы дальше будем делать? Теперь придется ваших опричников по всему лесу ловить!

— Не, они еще объявятся, — успокоил он. — Барина-то они побольше нас боятся. А Фильку Бешеного ты хорошо успокоил, вон, смотри, он уже в аду горит!

Такая прямолинейность в понимании геенны огненной меня умилила.

— Он у них был за старшего? — уточнил я. Мужик кивнул. Со стороны «опричников» опять выстрелили, и пуля провизжала высоко над головами.

Николаевич вжал голову в плечи и поделился впечатлением:

— Пугают!

— Эй, мужики! — закричал какой-то человек нарочито грубым голосом. — Лучше покоритесь! Смотрите, барин вас за самовольство не похвалит!

— Кто это? — спросил я крестьянина.

— Кондрат Рябой, — ответил он. — Первый после Фильки душегуб, любит на бабах ездить!

— Это как так ездить? — заинтересовался я, не поняв глубины мужицкой аллегории. По большому счету, какой нормальный мужчина этого не любит!

— Обыкновенно, запряжет в телегу и ездит! Такой баловник, что не приведи Господи! Сядет на облучок в красной рубахе, заставит баб рубахи поднять, а сам их кнутом по ж…м охаживает.

— Ни фига себе, у вас, что, здесь все извращенцы?! — воскликнул я.

— Чего говоришь у нас? — не понял Николаевич.

— Шалунов, говорю, у вас больно много для одной деревни. Надо бы подсократить.

Николаевич и теперь ничего не понял, но я объяснять не стал, обратился напрямую к «баловнику».

— Кондрат, слышишь меня? — позвал я.

— Это кто там такой квакает? — отозвался он. — Чтой-то я голоса твоего не признаю! Никак Семка?

— Нет, не Семка, ты меня покуда не знаешь. Ты, Кондрат, жить хочешь?

Любитель эротических фантазий отозвался не сразу, но все-таки ответил:

— Кто же не хочет! — крикнул он в ответ, не так уверенно как раньше.

— Тогда собирай свое воинство, и все на коленях ползите к костру! — предложил я. — Не послушаетесь, никого не пощажу, всех живота лишу!

— Да ты кто такой? — закричало сразу несколько голосов.

— А вы у вашего Фильки Бешеного спросите, я его уже и на том и на этом свете поджариваю! — закричал я, насколько возможно, «демоническим» голосом.

В рядах противника наметилось явное замешательство. Командир действительно горел в огне, правда, не синим адским пламенем, но достаточно наглядно. Мне долго не отвечали, потом все тот же Кондрат, попросил:

— Мужики, слушайте меня, сами вернетесь в деревню, барин вас простит! Ослушаетесь — проклянет!

— Может и правда простит? — спросил меня Николаевич. — Кондрашка зря болтать не станет!

Нет, не зря товарищи Ленин и Сталин так не любили крестьян. С ними в революцию лучше не соваться!

— Кондрат, ты слышал, что я вам приказал? — громко спросил я. — Учти, время пошло!

— А вот мы сейчас проверим, какой ты грозный! — вместо Кондрата, ответил другой голос. — Ребята, разом, навались!

Из леса выбежали несколько человек, и бросились на мой редут. Уже было совсем темно, что видны были только их силуэты. Пробежать поляну было делом нескольких секунд. Я едва успел вскинуть мушкетон и выстрелить. Пороховая вспышка вырвала из темноты несколько лиц, и кто-то отчаянно завопил. Я вскочил с двумя пистолетами в руках, но стрелять оказалось не в кого, атака кончилась так же внезапно, как и началась.