Вероятно, существуют и другие вселенные, другие пузырьки пространства-времени, где компактификация прошла немного иначе и осталось, к примеру, шесть-семь пространственных измерений (или только одно). Но поскольку в этих вселенных неподходящая обстановка для зарождения жизни, там некому ломать голову над природой физики. Если живые существа вроде нас могут существовать только во вселенной с тремя пространственными измерениями, стоит ли удивляться, что Вселенная, в которой мы живем, и вправду обладает тремя пространственными измерениями!

Насколько же близки научные исследования к ответу на главные вопросы о жизни и Вселенной? Неужели в XXI веке физикам-теоретикам будет нечем заняться?

* * *

В 1980 году в лекции по случаю вступления в должность Лукасовского профессора Хокинг предположил, что мы станем свидетелями конца физики, вероятно, «к концу столетия». Он имел в виду, что у физиков появится полная, последовательная единая теория физических взаимодействий, описывающая все наблюдаемые явления. Возможно, что-то вроде теории суперструн.

Хокинг признал, что физики и раньше несколько раз думали, что вот-вот получат ответы на все вопросы. Самый знаменитый такой момент в истории – конец XIX века, когда все думали, что теперь, когда закон Ньютона и уравнения Максвелла надежно подтверждены, дело за малым – осталось лишь уточнить детали, отшлифовать углы, расставить все точки над всеми научными i. И только все укрепились в этом мнении, как в физике произошло две революции подряд – квантовая теория и теория относительности – и все встало с ног на голову. Однако уже в конце 1920-х годов, всего через поколение, один из отцов квантовой механики Макс Борн утверждал, что уже через полгода у физиков-теоретиков не останется существенных задач. Из фундаментальных частиц тогда были известны только электрон и протон, и Борну казалось, что они досконально изучены. Но в начале 1930-х открыли нейтрон, а сегодня мы знаем, что и нейтрон, и протон состоят из других основополагающих частиц – из кварков.

Тем не менее, даже если относиться к оптимизму Хокинга образца 1980 года всерьез, это не значит, что после 2000 года физики останутся безработными. Как подчеркивал Хокинг во время лекции, законы физики, которыми так гордился Борн более шестидесяти лет назад, в принципе, полностью объясняют ход химических реакций, больше нам для этого ничего не нужно. А биологические процессы зависят от химии сложных молекул. Химия практически полностью зависит от свойств электронов, и в 1920-е годы Пол Дирак вывел квантовое уравнение, которое в точности описывает поведение электронов. Загвоздка в том, что это уравнение такое чудовищно сложное, что решить его на сегодня удалось только для самого простого атома (водорода), в котором один-единственный электрон вращается вокруг одного-единственного протона. Как сказал Хокинг в той же лекции:

Даже если бы у нас была самая настоящая единая теория, охватывающая все силы природы, описать с ее помощью поведение всей Вселенной было бы не в пример труднее, чем описать ваше поведение при помощи уравнения Дирака. Поэтому физикам-теоретикам будет чем заняться.

К 1988 году, когда вышла «Краткая история времени», Хокинг стал высказываться о неминуемом конце теоретической физики гораздо осторожнее. Он стал говорить не «когда мы откроем единую теорию», а «если». Более того, хотя в 1980 году казалось, что открытие единой теории к 2000 году стало бы прекрасным подарком к началу нового тысячелетия, этот рубеж отодвигается все дальше и дальше в будущее. Как мы уже говорили, физики обсуждают близкий конец физики уже лет двадцать, а если нажать, обычно говорят, что до близкого конца осталось еще лет двадцать – и с годами эта цифра не меняется! Новый век все ближе, и теперь даже самые оптимистичные физики прогнозируют, что единую теорию откроют не раньше 2020 года, а большинство просто не дает вовлекать себя в подобные разговоры.

Однако не исключено, что искать единую теорию нужно срочно. В конце той же лекции Хокинг сделал еще один прогноз – выдержавший проверку временем (по крайней мере, пока). Говоря о молниеносном развитии компьютеров, он заметил, что в ближайшем будущем компьютеры, «весьма вероятно, окончательно возьмут верх в теоретической физике». Пока что это не совсем так, но в 1980-е годы компьютеры развивались еще стремительнее, чем в 1970-е (скажем, мы пишем эти строки на компьютере куда более мощном, чем те, которыми пользовались целые математические факультеты в 1970-е годы). Однако и сегодня работу компьютеров направляют все-таки люди. Тем не менее без помощи компьютеров решить сложнейшие задачи вроде расчетов с участием двадцатишестимерных струн без компьютеров было бы попросту невозможно. Так что, пожалуй, шансов, что к концу ХХ века компьютеры научатся решать такие задачи без человеческого руководства, даже больше, чем шансов, что люди-ученые сформулируют наконец свою долгожданную теорию всего. Но самая пророческая фраза из Лукасовской лекции Хокинга могла бы, пожалуй, стать его последними словами, прекрасно подводящими итог его собственным представлениям о своем вкладе в науку:

На создание «Краткой истории времени» с момента замысла до списков бестселлеров ушло более пяти лет. В это время Хокинг продолжал исследовательскую и административную работу на кафедре прикладной математики и теоретической физики. В 1984 году, задолго до того, как был окончен первый вариант текста, Хокинг отправился в Китай с лекционным турне. Расписание переездов и выступлений было бы утомительным и для здорового человека, но Хокинг твердо решил спланировать визит так, чтобы успеть как можно больше. Он прокатился в кресле по Великой Китайской стене, полюбовался видами Пекина, выступал перед битком набитыми залами в нескольких городах. Деннис Сиама считал, что эта поездка подорвала силы Хокинга, и даже предполагал, что, вероятно, именно она спровоцировала пневмонию, которая настигла Стивена в Швейцарии меньше чем через год.

Однако это была не единственная утомительная поездка за это время. В начале лета 1985 года Хокинг отправился с лекционным турне вокруг света. Одной из важнейших остановок была лаборатория «Фермилаб» близ Чикаго. Ведущими космологами в «Фермилабе» были три колоритнейших персонажа – Майк Тернер, Дэвид Шрамм и Эдвард Колб: их вклад в сокровищницу легенд и анекдотов, циркулирующих в космологическом сообществе, вполне сопоставим с их солидными научными достижениями.

Майк Тернер – высокий красивый калифорниец с голосом точь-в-точь как у Харрисона Форда. Его кабинет в «Фермилабе», где он проводит почти все рабочее время, набит игрушками и хитроумными приборчиками. С потолка свисают надувные авиалайнеры и летающие тарелки. Стены заклеены открытками от друзей со всего мира, юмористическими плакатами и смешными картинками, пол завален книгами и уставлен коробками с журналами и статьями. Одну стену занимает доска, изрисованная иероглифами формул, другую – огромное окно с видом на леса и озера, окружающие массивное бетонное здание, похожее сбоку на перевернутую букву V: две его части расходятся книзу и почти смыкаются сверху.