Клио передергивает плечами и хмурится. Кажется, она даже порозовела.

– Слушай. – Она медлит. Замечает что-то на моем лице. – Прости. Я все это вообще зря, это ерунда. Она больше никогда не нападет на нас, и это главное. А тебе спасибо, что мы сюда заглянули. Я… мне многое стало понятнее.

Похоже, и думали мы о чем-то похожем. И у нас долгий путь впереди.

– Все отлично, – немного вру, но улыбаюсь. – Спасибо. Мне тоже.

Мы уходим из эстеса, закрыв окно и все шкафы. Пересекаем спальню, где уже сгустились тени, пробегаем экседру, ловя в потолке свои отражения. Облегчение накатывает волной, когда я запираю дверь. Нет, нет, хватит. Поворачиваюсь к Клио, думая, о чем заговорить, чтобы разом оставить позади все сложные темы. Она справляется сама – потупив голову, уточняет:

– А когда у вас ужин? Я даже завтракала рано утром, еще на корабле. Ну и твой отец при знакомстве дал мне грушу. Это было очень…

Осекается. Сама. Похоже, заметила, что бесконечное «мило» начало меня смущать.

Кивнув и скорее извинившись за такой провал в трапезах, обещаю, что папа скоро ее удивит. Свежими булочками, вином и не только. У двери в ее покои мы расстаемся. И только упав на свою кровать, я понимаю, как омерзительно чувствую себя и каким количеством мыслей забита теперь голова. Я молодец? Или не совсем? Скорее бы это понять.

Я знаю, куда хотела бы пойти и кого увидеть. Кого попросила бы положить руку мне на голову. Кому пожаловалась бы: «Меня замучили. И я очень устала. И нет, я не хочу, чтобы платье моей матери становилось трофеем, потому что оно напоминает о беде нашей семьи, а не о героизме физальских солдат, пусть лучше берут оружие».

Силясь отмахнуться от всего этого, я закрываю глаза.

6. Истина в вине. Эвер

Я смотрю в потолок и думаю о том, как буду жить дальше и когда это «дальше» наступит. Мне намного лучше, но спускаться на ужин я не стал. Догадываюсь, Плиниуса это расстроило; с другой стороны, он не может не понимать: чтобы завтра все обошлось, сегодня окружающие должны верить, что я едва ли не полутруп. То, что, попрощавшись со Скорфусом, я вскоре упал на лестнице и меня вырвало десятком окровавленных камней, подействовало на верхних часовых хорошо: вопреки возражениям, до комнаты они дотащили меня, взвалив мои руки себе на плечи, а по пути не пожалели сочувственных слов. Хорошие парни. И слишком исполнительные.

Прошло уже часа три. Кажется, теперь недомогание действительно кончилось, по крайней мере самые омерзительные симптомы. Разве что все еще тяжеловато двигаться.

Я поднимаю к глазам руки и сравниваю их. На правой пальцы по-прежнему немного распухшие, темноватые, но шевелятся почти как раньше; левая мелко подрагивает и кажется холоднее всего остального тела. Сжимаю кулаки. Жмурюсь. Проклятие… мелькает дикая мысль располосовать себя ножом, чтобы выпустить кровь Монстра, если она где-то там еще есть. Я не знаю. Скорфус говорит, это невозможно, но омерзение сильнее здравомыслия.

«Дальше». Я пытаюсь сосредоточиться на «дальше» снова, вглядеться в него. Там я стану медиком, потому что эта профессия мне нравилась; там я, скорее всего, уеду из Гиргамоса или вовсе из Гирии. Или нет? Ведь «дальше» будет предшествовать одно-единственное событие, от которого многое зависит, и само понимание – сколько до него времени – леденит и злостью, и отчаянием.

Я зависим от Орфо. Я снова зависим только от нее.

Если на коронации она выживет, у меня будет одно «дальше». Если погибнет, то другое. И, так или иначе, я не понимаю, что почувствую, когда она упадет на замковой площади с раздавленным черепом. Или не упадет. Вряд ли таков ее план, но работает он безупречно: вокруг меня смыкается нормальность, прошлое, где одна мысль быть не на стороне маленькой принцессы казалась невозможной. Принцесса больше не маленькая. Я не могу принять ее сторону после… всего. Но я по-прежнему не могу и представлять ее мертвой, малодушно хочу одного: чтобы все скорее свершилось. Так или иначе. Так, как решат боги, и…

Снова проклятие. Так, как решу я. Но я не хочу ничего решать, и впервые это осознание обрушилось на меня по-настоящему из-за Скорфуса.

«Даже не огромная сила. Огромная боль».

С его-то выбором все прозрачно, здесь это полубожественное существо думает и ведет себя как обычный домашний любимец.

Почему боги не придумали правило суда? Оно было бы куда мудрее. Чтобы сам Арфемис, раз он столь принципиален, судил каждого всходящего на престол правителя, чтобы выносил вердикт: «Ты виновен. Ты – нет». Чтобы он решил, оправданно ли то, как Орфо поступила со мной, тем, что я сделал с «детьми героев»; перевешивает ли ее решение спасти меня убийства Монстра. Чтобы…

Я открываю глаза и разжимаю кулаки. Нет. Все это не мои мысли, не мои слова. Это мысли и слова раба, которым я когда-то был. Правила богов хорошо работают и предотвратили не одну беду именно потому, что они просты и самим богам там места почти нет.

«Прости ее – она выживет – ты будешь окончательно свободен».

«Не прощай – она умрет – ты снова будешь окончательно свободен, но рядом с ее скорбным отцом и посреди оставшейся без правителей страны».

Боги удивительны в том, как делают милосердие, справедливость и ответственность разменными монетами. И как регулируют их взаимный курс. Жестокие твари.

Сегодня Орфо и Плиниус организуют послу доброй воли лучший прием, на какой способны. Уверен, приглашены все нобили города и окрестностей, а столы ломятся от еды; звучит музыка – причем не тот напыщенный оркестр духовых, струнных и ударных, который можно услышать на всех королевских пирах, а второй, поменьше – мастера игры на раковинах и стеклянных кубках с водой. Плиниус зовет их, когда особенно хочет кого-то впечатлить. Может, ради их призрачных переливчатых мелодий я бы и спустился, но главная правда очень проста.

Я боюсь снова увидеть труп вместо Клио. И вместо Орфо. И, возможно, вместо каждого из гостей. Я надеюсь, что проснусь завтра – и помешательство исчезнет. Все-таки прошел один день. Только один день с минуты, как я перестал быть Монстром, просто длинный.

Я прикрываю глаза снова, с силой давлю на них – до черных точек и цветных кругов перед веками. Отрешенно вслушиваюсь в тишину, различаю звук, похожий на свист ветра, только не на улице. Он… в стенах? Или