– Ксюшенька! – зовет Анна Ильинична. – Пойдем, сведу тебя в одно местечко, тебе понравится.

Ксюше не очень хочется расставаться с одноклассниками, но делать нечего – и Анна Ильинична, вцепившись в ее локоть, ведет внучку полтора квартала. Они останавливаются возле большой двери, над которой загадочная вывеска «Pon-Bir». В городе появились модные салоны, где работают люди с мало кому понятной профессией «дизайнер». Анна Ильинична как-то набрела на этот «Pon-Bir», изучила витрину, зашла вовнутрь и исследовала цены. К ее чести следует сказать, что, приученная Региной к изучению модных журналов, она знает, что теперь носят, и не ужасается, увидев очередной писк моды.

Илоны не видно. Где-то прячется. Может, спит у Нюши. А может, и не у Нюши. Но и не у Оли – с Олей она разругалась в пух и прах, и даже то, что вместе с комбинезоном пропали Олины вещи, Илону не смягчило – думай, дура, кого в дом приглашаешь! Естественно, никто из гостей в воровстве не признался.

Треклятый комбинезон стал символом того, что все в жизни пропало.

А вот Галочка с Толиком и двое парнишек, по виду – погодков, одному лет пятнадцать, другому, возможно, четырнадцать. Они пробираются по задворкам неподалеку от городского рынка. Они уже однажды вытаскивали Илону из сущего притона – она там спала на полу. Есть надежда, что там ее опять приютили.

– Мама, но если ей нравится так жить? – спрашивает старший, Максим.

– Сынок, она в беду попала, – отвечает Галочка. – Она сколько раз нам помогала! Когда вы были маленькие, то деньги в долг давала, то продукты приносила. Так что не пищи.

– Мама, все это бесполезно.

– Есть такая штука, совесть называется, – вместо Галочки отвечает Толик. – Лично я хочу, чтобы она у меня была чиста.

Все четверо одеты очень скромно – так и не научились Толик с Галочкой хорошо зарабатывать. Зато научились врать…

Толик не говорит дома, что у него на работе совсем плохо и инженерам из КБ грозятся не выдать в этом месяце зарплату. Галочка пока скрывает, что у нее на фабрике встали два цеха и все ждут увольнений.

Судьба Илоны их действительно беспокоит – нельзя же так пить. Редко случается, чтобы муж жену за пьянство выгнал с работы. А вот Илону Рома заставил уволиться – чтобы она его не позорила. Случилось это после неудачной попытки вылечиться и зачать ребенка. Илона ходила на процедуры, но безумно устала от медицины, сорвалась, а плакаться пришла к Галочке. Тогда Галочка только и узнала про аборт от Буревого и его печальные последствия.

– Я же любила его, ты понимаешь, я же любила его! – твердила Илона. – Он мой единственный!

Галочка уж не стала напоминать соседке, что та замужем, и единственным у нее теперь должен быть совсем другой человек.

Толик и Рома подружились. Только соседу Рома мог рассказывать про пьяные гастроли супруги. И – скорее из разумных соображений, чтобы по возможности тот присматривал за ситуацией. Было и такое – Илона честно хотела переночевать дома, поднялась по лестнице и не попала ключом в замочную скважину. Но ей казалось, что попала, что вошла в прихожую, что проследовала в спальню. Утром Рома, выйдя довольно рано, увидел картину: она спала на лестничной площадке, при этом не позабыв разуться и аккуратно поставить туфли.

Необходимость развода была все яснее и неотвратимее. Но Рома, научившийся принимать решения и смотреть правде в глаза, тут никак не мог честно признаться себе, что проиграл: эта женщина осталась чужой, полюбить его не сумела, и, выходит, он сам себе испортил столько лет жизни. Он знал: Илона пыталась, Илона старалась, иногда у них было единение душ и тел, но очень уж недолгое. И Галочка знала, что Илона хотела бы заставить себя полюбить мужа.

Так что тихое и скромное семейство, узнав, что соседка опять загуляла, идет на выручку. Больше-то некому. Всех хороших подружек Илона растеряла, никто из корректуры ей не звонит и она никому не звонит. И сейчас вот так спряталась – и не разглядеть.

Буревого тоже не видно. А вот женщина, которая выдернула его из театра, вытащила в Москву, прекрасно видна. Она сидит перед компьютером – как только у нее хватило отваги первой купить эту адскую машину с черным экраном, на котором выскакивают зеленые буковки. И она пишет письмо красивому мальчишке, выпускнику Щукинки, прозябающему в провинции: что ты там киснешь, приезжай завоевывать столицу! Потом она распечатает это письмо и отправит почтой.

Что же касается Бориса Петровича… тсс! Я-то его вижу. Но пусть его прекрасное будущее будет для всех сюрпризом. Скажу только, что он сидит у врача, а физиономия у него такая, словно ему на голову вдруг вывалили ведро живых лягушек.

И вот еще один человек, которого раньше на этом пространстве не было. Красивый мужчина лет тридцати, черноволосый и темноглазый, прекрасно одетый. Сидит в кафе – что за кафе? откуда тут кафе? батюшки, да это всего лишь бывшая пирожковая, которую изнутри обвешали модными гирляндами искусственных цветов, да так, что стен не видно! – и кого-то поджидает. Нет, это не Яр, хотя с Яра и сталось бы явиться брюнетом. Это – Алекс, именно Алекс, Потапов. Ну, очень красивый, только уже начал полнеть.

Регина едет, соблюдая все правила движения, и думает: имеет ли она моральное право посадить в машину Артурчика? Было бы очень удобно сейчас за ним заехать, но ей страшновато: насколько она теперь смела в бизнесе, настолько пуглива за рулем, мало ли что? Артурчик – солнышко, золотой мальчик, она и не подозревала, что способна так любить сына. Расквасить машину – мелочи, но не дай бог, если ребенок пострадает. Потому что сейчас ее жизнь имеет высший смысл – она трудится для Артурчика, чтобы отправить его учиться в Оксфорд или в Кембридж, на зависть всей родне, а если его вдруг не станет, тогда – только в петлю…

* * *

Лида хорошо считала в уме. И у нее получалось, что в этом месяце она может себе позволить новые туфли. Не какие-нибудь шикарные, просто крепкие туфли, которых должно хватить на три года. Поскольку зарплату она, как повелось, отдавала матери, то и решила, присмотрев подходящую обувку, обратиться с просьбой о конкретной сумме.

Она отыскала подходящие туфли, перемерив их за неделю примерно два десятка пар – ножка у нее была широкая. Но когда она пришла домой, то увидела Ксюшку, вертевшуюся перед трюмо в странной юбке, коричневой и с узором из дырок по подолу. Анна Ильинична сидела тут же и смотрела на внучку с умилением.

– Что это? – спросила Лида.

– Юбка. Из салона, – гордо ответила Анна Ильинична. – «Pon-Bir», Самая моднявая.

Про «Pon-Bir», открытый двумя экстравагантными дамами, Мариной Пономаревой и Мариной Бирюковой, Лида слыхала. Одеваться там могла только городская верхушка – дизайнерши за свои кожаные шмотки заламывали несусветные цены.

– Из «Pon-Bir» – Ксюшке? – удивилась Лида.

– А то кому же? Одна она у нас, надо баловать!

– Мама, эта кожаная юбка – две моих зарплаты!

– Две с половиной. Надо! Пусть все в классе видят и завидуют! Думают, безотцовщина, так будет в обносках ходить? А шиш вам! Лучше всех ее одену!