— Тебе нужно мясо, чтобы восстановить силы, — сказала Кинетрит и забавно сморщилась, раскусив кислую ягоду. — На одном этом мужчина долго не протянет.

— Плоды, растущие на южной стороне куста, — самые сладкие, — заметил я, высыпая в рот пригоршню зеленоватых ягод. — Они получают больше солнечного света.

— Знаю, мой господин, — с издевкой промолвила Кинетрит.

Я пожал плечами, разжевывая жесткие плоды. Утро было солнечным. Наше убежище в дупле старого дуба уже не казалось мне таким надежным, когда в щель проникал дневной свет.

— Ты не забила мне на завтрак кабана? — со слабой улыбкой спросил я, подначивая девушку вместо того, чтобы благодарить ее. — Клянусь зубами Тора, я на тебе никогда не женюсь, женщина.

Но у Кинетрит сегодня утром не нашлось для меня ни одной улыбки.

— Как ты думаешь, Веохстан жив? — спросила она.

На коленях девушки лежали Евангелия, переписанные святым Иеронимом. Я подался назад, опасаясь этой книги, обложка которой была украшена драгоценными камнями, и тайн, хранившихся в ней.

— Ворон, говори правду. Выскажи все, что думаешь.

Я оторвал взгляд от священной книги, посмотрел Кинетрит в глаза, покачал головой и тихо промолвил:

— Думаю, он мертв. После всего того, что мы сделали с валлийцами, эти сучьи дети его наверняка прикончили.

Я сказал не все. Валлийцы могли взять Веохстана живым в надежде получить за него выкуп или же как гарантию от нападения мерсийцев. С другой стороны, эти типы были способны запросто замучить его до смерти. Я не хотел утешать Кинетрит ложными надеждами, поэтому постарался убедить ее в том, что Веохстана больше нет в живых. Зеленые глаза Кинетрит наполнились слезами. Когда она их закрыла, прозрачные капли потекли по ее грязным щекам.

Мы провели в дупле старого дуба еще одну ночь. Кинетрит нашла под деревом мертвого ворона. Она оторвала у него одно крыло и вплела его в мои длинные волосы. Блестящие перья сверкнули в лунном свете.

— Это придаст тебе скорости. Мы полетим обратно к моему отцу, — сказала девушка.

Я не чувствовал в себе силы идти, не говоря уж о том, чтобы лететь как птица, но все равно поблагодарил ее, а потом добавил с укором:

— Ты говоришь совсем как язычница.

Кинетрит тотчас же осенила себя крестным знамением, но оставила крыло ворона у меня в волосах. Я подумал, что ни за что не буду убирать его оттуда. Со временем оно превратится в вонючие, истлевшие останки.

* * *

Наконец мы осмелились выйти в лес, надеясь, что валлийцы отчаялись нас найти и прекратили поиски. Они уже забрали у Глума много мерсийского серебра и, наверное, вернулись в свою землю, скрылись за валом короля Оффы. Я очень ослаб, но Кинетрит заверила меня, что рана на спине заживает хорошо. Надо было учитывать, что я не валялся на соломе, а шел по пересеченной местности.

Мы направились на юг. После всего случившегося книга оставалась у меня. Я считал своим долгом выполнить обещание ярла Сигурда и передать священное сокровище в руки олдермену Эльдреду. Ведь только тогда нам будут возвращены «Змей» и «Лосиный фьорд». Я понятия не имел, что мне делать с двумя дракарами, но честь Сигурда и, возможно, моя собственная требовали доставить книгу по назначению. Только тогда я обрету внутреннюю свободу.

— Эльдред щедро расплатился бы серебром с Глумом за тебя и Веохстана? — спросил я, когда мы пробирались через густые заросли дрока и папоротника под мелким дождиком, смывавшим кровь с моей кольчуги.

Я понимал, что упоминанием о Веохстане рискую вызвать слезы Кинетрит, но мне нужно было узнать как можно больше об олдермене, встреча с которым ожидала меня. Я по-прежнему шел, перекладывая значительную часть веса тела на копье, чтобы не крутить спиной, не разрывать рану, зашитую Кинетрит.

Девушка пожала плечами и ничего не ответила.

Поэтому я вдохнул воздух, пахнущий дождем, и надавил на нее посильнее:

— Глум полагал, что если он передаст тебя Эльдреду, то мерсийцы заплатят щедрый выкуп. Наверное, он был прав. Бьюсь об заклад, олдермен не упустит возможности получить в свои руки то, что жаждут мерсийцы. У костров ходили слухи о том, что ты дочь короля Кенвульфа, — сказал я, ища на лице Кинетрит признаки правдивости этих слов. — Но мне кажется, что ты не похожа на принцессу.

— А ты за свою жизнь встречал много королевских дочерей, да? — насмешливо спросила она.

В ответ я лишь пожал плечами.

Девушка поджала губы, нагнулась, подобрала с земли тонкую веточку орешника и сказала:

— Возможно, Кенвульф отдаст две-три лисьи шкуры, чтобы вернуть меня в свои хоромы, Ворон. Если они у него все еще есть. Но не по тем причинам, о которых ты думаешь.

— Пусть ты и не королевская дочь, но все равно особа благородного происхождения. Это уж я точно знаю.

Кинетрит удивленно подняла брови, а я продолжил:

— Я просто издевался над тобой. Твоя одежда, манеры!. Твой отец — человек состоятельный, кем бы он ни был. Его имя, конечно же, известно по всей Мерсии.

— Тише, Ворон. — Кинетрит повернулась и приложила палец к моим губам. — Я не мерсийка. Разве моя речь похожа на тамошнюю? — Она покачала головой. — А ты странный язычник.

Я оперся о копье и повел рукой, приглашая Кинетрит продолжать.

Девушка покачала головой, словно дивясь моей непроходимой тупости, и заявила:

— Я дочь олдермена Эльдреда.

— Его дочь? — Это известие ударило меня промеж глаз. — В таком случае что ты делала в крепости Кенвульфа?

По влажному лицу моей спутницы скользнула тень боли.

— Я должна была выйти замуж за родственника короля Кенвульфа. Наш брак помог бы залечить раны в отношениях между Уэссексом и Мерсией. Мне предстояло стать миротворицей, Ворон. Отец говорил, что мой брак должен был связать наши королевства и положить конец войне. — Кинетрит нахмурилась. — Но я знаю своего дражайшего родителя. Мне известно, как он меня ценит. — Последние слова она выплюнула будто яд. — Отец готов был отдать меня Мерсии, чтобы выиграть время, необходимое для подготовки войска к тому дню, когда король Эгберт выступит против Кенвульфа. Эльдред жаждет расширить свои владения. Я и есть та самая цена, которую он готов заплатить, чтобы вести войну на своих условиях.

Миротворицы. Я слышал, что их также называли коровами мира. Могущественные отцы испокон века использовали своих дочерей для достижения таких целей, но мне никогда не приходило в голову, что эти самые дочери, девушки знатного происхождения, не спешили обнять свою судьбу. Я подумал о том, как сам помог норнам высвободить и отрезать из нити моей жизни ту прядь, которая со временем привела бы меня на место старика Эльхстана за токарным станком, среди сладко пахнущих стружек.

— Миротворицам тоже приходится платить дорогую цену, Ворон, — продолжала Кинетрит. — Они продают себя за побрякушки и красивые наряды, живут в холодной пустоте между двумя семействами, которые все равно никогда не смогут похоронить ненависть, разделяющую их.