Эльдред так ничего и не понял, но все равно махнул рукой, опустил взгляд на изысканные узоры, вычерченные на страницах книги, и сказал:

— Разумеется, ты не умеешь читать. Не представляю себе, кто мог бы выучить тебя грамоте.

Он улыбнулся и провел пальцем по рисунку, который изображал женщину, держащую на руках маленького ребенка. За ее спиной стояли мужчины с крыльями, указывая на младенца вытянутыми пальцами. Я не понимал, почему они не улетели прочь, ибо женщина была страшна, как хорек.

— Волк не любит огня пастушеского костра, поэтому он никогда не узнает его тепла, — сказал Эльдред.

— У волка острые зубы, милорд. Его глаза хорошо видят в темноте, — возразил я. — Ему не нужны ни пастух, ни костер. Это лишь сделало бы его мягким.

Эльдред осторожно закрыл книгу и посмотрел на меня:

— Волк мне пригодился бы. Похоже, Ворон, у тебя талант убивать. — Он изогнул брови, бережно убрал книгу в котомку и встал. — Что гораздо важнее, возможно, у тебя талант оставаться в живых. Я полагал, таким даром обладает Маугер, но, судя по всему, даже он оказался смертным. Я обеспечу тебе хорошую жизнь, если ты принесешь клятву верности, поклянешься принадлежать мне вместе со своим мечом. Я могу быть очень щедрым по отношению к тем, кто преданно служит мне.

— У меня уже есть господин. Я связан с ним клятвой, — ответил я и непроизвольно прикоснулся к серебряному браслету на руке.

— Сигурд мертв, — возразил Эльдред, раздвигая губы и показывая зубы. — Ты больше ему ничего не должен. Или норвежцы служат призракам?

— Мы не знаем наверняка, что мои товарищи убиты, — покачал я головой. — Быть может, люди Кенвульфа проехали мимо лагеря Сигурда. Но даже если они его обнаружили, я не верю, что мерсийцы смогли победить волчью стаю.

Разумеется, такое было возможно. Воины Сигурда спали, враги, конечно, значительно превосходили их числом. Но я уже имел случай убедиться в коварстве Эльдреда в ту ночь на берегу рядом со «Змеем» и «Лосиным фьордом». Я не верил ему и хотел убедить его в том, что Сигурд обязательно вернется за своими кораблями.

— В таком случае, во имя всего святого, где же они? — спросил Эльдред, положив руку мне на плечо. — Неужели ты думаешь, что я могу допустить, чтобы отряд языческих воинов разгуливал по земле короля Эгберта? Мои люди этого не потерпят, Ворон! — Он наклонился ко мне, и я ощутил в его дыхании запах сладкого меда. — Мой Бог этого не потерпит! — прорычал олдермен.

— А как же то серебро, которое вы должны Сигурду? — спросил я. — И его корабли?

Эльдред покрутил ус пальцем, унизанным перстнями.

— Это ты принес мне книгу, Ворон. Ты, а не Сигурд. Серебро твое, корабли тоже. — Он помолчал и добавил: — Если они тебе нужны.

— Это еще не все, милорд, — кивнул я.

Эльдред нахмурился, решив, что я хочу просить еще о чем-то, в то время как он и без того уже предложил мне достаточно.

— Есть вероятность, что ваш сын жив. Я ничего не говорил раньше, потому что не хотел пробудить надежду в душе Кинетрит, но когда валлийцы захватили Веохстана, он еще дышал.

— Глупец, они выпотрошили бы его на месте, — сказал Эльдред и поморщился.

Он злился на меня за то, что я заставил его снова вспомнить о судьбе сына.

— Мы не знаем пощады по отношению к валлийцам, они отвечают нам тем же.

— Милорд, валлийцы потеряли слишком много воинов. Они заплатили очень дорого за одну охоту.

Эльдред вопросительно поднял брови и заявил:

— Тем больше у них было причин пролить кровь Веохстана. К тому же эти сучьи дети плодятся, как зайцы.

— Они увидели бы, что Веохстан высокого происхождения. — Я улыбнулся. — Ваш сын — прирожденный боец, но выглядит он как человек благородный.

Олдермен продолжал хмуриться, но теперь уже медленно кивал.

Я понял, что его сердце ухватилось за тоненькую ниточку надежды, и продолжил:

— Люди с черными щитами должны были понять, что живой он принесет им гораздо больше выгоды, чем мертвый.

Эльдред закрыл глаза и поднял лицо к закопченным балкам перекрытий.

— Дайте мне сорок человек, — уверенно продолжал я. — Не ополченцев, а настоящих воинов. Я перейду через стену короля Оффы и найду вашего сына. Если он мертв, то я безжалостно расправлюсь с его убийцами и принесу тело, чтобы вы смогли устроить достойные похороны.

Эльдред мог бы рассмеяться над моей самоуверенностью, указать на мой единственный боевой браслет и спросить, как человек, у которого только-только начинает расти борода, собирается вести в бой уэссексцев, воинов, не раз сражавшихся за своего короля и повелителя. Он мог бы поинтересоваться, не пьян ли я, крикнуть слугам, чтобы они хорошенько всыпали мне за тщеславие и за то, что я разбередил ложные надежды. Но Эльдред не сделал ничего такого. Он посмотрел на меня так, как человек глядит на дикое животное, не сознающее того, что оно смертно. Для него я был загадочным безбожным созданием, не ведающим страха ни в этой жизни, ни в следующей. Наверное, я задел его любопытство.

— Зачем тебе это нужно? — спросил Эльдред, уставившись на вороново крыло, чернеющее у меня в волосах. — Ты же сказал, что не принесешь мне клятву верности.

— Мой ярл там, — сказал я, выковыривая из колец бриньи комок засохшей крови и разминая его пальцами. — Мне надо его найти, — улыбнулся я. — Мой долг — разыскать Сигурда до того, как его заметит ваш бог.

Я дал Эльдреду именно такой ответ, но была еще одна причина, по которой мне хотелось омочить меч в валлийской крови. Я хотел вернуть Веохстана в Уэссекс, сделать это ради Кинетрит.

* * *

Вечером Эльдред устроил для своих людей большой праздник по случаю возвращения дочери. Он сказал, что ей удалось ускользнуть с ложа мерсийского любителя овец до того, как тот испачкал кровью постельное белье. Олдермен ни словом не обмолвился о священной книге, но это меня нисколько не удивило. О таком сокровище не кричат во всеуслышание, если только нет желания привлечь к себе внимание завистников.

Пол был застелен свежим тростником, в очаге весело трещали поленья, зал олдермена битком забил народ. Воины, ремесленники, торговцы и купцы поздравляли семейство Эльдреда, заводили себе новых друзей, жадно поглощали гусятину и говядину, свинину и форель, вино и отличный сладкий мед. Олдермену даже удалось изобразить скорбь, когда он прочитал вслух отрывок из простой книги в кожаном переплете в память об отце Эгфрите, «жестоко убиенном язычниками». Затем священники читали молитвы, после чего молодой племянник олдермена сыграл на тростниковой флейте. Клянусь яйцами Тора, мальчишка делал это скверно. Звуки напомнили мне плач новорожденного. Даже Эльдред не скрывал своего облегчения, когда пристыженная мать вывела мальчишку из зала.

Я сидел не рядом с Кинетрит. Мне отвели место среди тех, кого я должен был повести в поход завтра утром. Их оказалось не сорок, как просил я, а только тридцать. Эльдред побоялся оголить свои владения, отдав мне столько воинов, и быстро напомнил, что именно такую ошибку и совершил король Кенвульф, благодаря чему волчьей стае удалось похитить Евангелия, переписанные святым Иеронимом, и спалить крепость. Причем далеко не все из этих тридцати были опытными воинами. Я выяснил, что под моим началом будет двадцать ополченцев, крестьян и ремесленников, которые шестьдесят дней в году отбывали воинскую повинность. В тот вечер не было недостатка в меде, который должен был сделать этих людей храбрыми. Увы, это мужество было ложным. Утром оно покинет их вместе с мочой. Остальные десятеро оказались настоящими воинами. Поседевшие ветераны многих сражений гордились шрамами так же, как и боевыми браслетами, и я был рад им. Они напомнили мне Маугера. Каждый из них горел нетерпением сразиться с валлийцами, чтобы заслужить новые серебряные браслеты. У меня мелькнула мысль о том, что с этими самыми воинами нам несколько недель назад пришлось сражаться в этом самом зале.