(Надпись внутри моего чемодана)

Вернувшись из Лондона домой, первым делом снимаю с гардероба бабунин чемодан. Сейчас он набит разной дребеденью, напоминающей о лете. Топиками, рубашками, шортами, солнечными очками. Там же обитает мягкая шляпа от солнца, украшенная цветистым рисунком, и купальный костюм. И чего я храню? Этот костюм я надевала всего один раз. Он мне мал по меньшей мере на один размер. Вытряхиваю все атрибуты лета на кровать. Скорее всего, Сюзанна права: бабуня была замужем за англичанином, а мой дед был ее любовником. Я не видела ни брачных свидетельств, ни свидетельств о разводе. Свидетельств о смерти тоже не видела. Только одностороннее заявление о смене фамилии. Не удивительно, что она с такой симпатией отнеслась к хорошенькой двадцатилетней Анне. Вглядываюсь в этикетку. Почерк очень похож на бабунин, только чуть крупнее. И рука у нее тогда была моложе и тверже. Странно, как я это не заметила сразу, когда отец принес чемодан?

У меня множество вопросов, но мне их не сформулировать. Почему бабушка взяла фамилию Петриковски? Чтобы «прикрыть грех»? Я знаю, многие женщины так делают. Женщины, не состоящие в официальном браке с теми, кого они называют мужьями. Это делается ради того, чтобы избежать докучливого любопытства соседей, сослуживцев, подруг, а то и своей родни. Нехитрая уловка, чтобы оградить себя и сбить со следа других. Может, бабушка вступила с дедом в брак потом? Если так, почему мой отец не помнил своего отца? И что сталось с этим Синклером, ее законным мужем? Погиб на войне? Был ли он моим дедом? И наконец, неизбежный вопрос: а кто же я? Я ношу фамилию Петриковски, но есть ли у меня настоящая родственная связь с той семьей?

Я замечаю, что этикетка отклеивается. Аккуратно смазываю отставшую часть клеем, прижимаю к стенке чемодана и осторожно разглаживаю. Жду, когда клей схватится. Смотрю на чуть выцветшие буквы, проводя указательным пальцем по каждой.

До Рождества остается неделя. Мы устраиваем праздник для покупателей. Как ни странно, идея исходит от Филипа, и он искренне рад этой затее. Должно быть, не обошлось без влияния Дженны, которая сама не своя до разных праздников. Делюсь этой мыслью с Софи. Та пожимает плечами. Наверху, в святилище Филипа, Дженна с Патрисией готовят угощение: подносы с мясными пирогами, бутылки шампанского, апельсиновый сок, подогретое вино с пряностями, кофе. Маленькими ломтиками нарезаются сыры нескольких сортов и хлеб. Естественно, магазин сегодня будет открыт до позднего вечера. Филип, вероятно, рассчитывает, что суаре подхлестнет продажу книг. По его словам, доходы от предрождественской торговли во многом определяют дальнейшую судьбу магазина. Но это он говорит каждый год. Мы терпим убытки, однако магазин продолжает работать.

Помещение наполняется людьми. Дженне очень идет розовое шелковое платье и туфли на высоком каблуке. Ее светлые волосы слегка завиты. Софи непринужденно болтает с гостями, смеется и не забывает рекомендовать книги. Патрисия успевает повсюду: уверенная и громогласная, но не назойливая. Ее чересчур короткая стрижка создает ошибочное представление о ней. На самом деле это мягкая, отзывчивая женщина. Должно быть, Филип доволен подобранной им командой. Команда работает.

Я стою на последней ступеньке широкой лестницы, что ведет на верхние этажи. Я только что опустила жалюзи на большом окне и теперь разглядываю холл. Гости привычно бродят, переговариваются и не забывают покупать книги. Кассовый аппарат позванивает без умолку. Из колонок негромко звучат рождественские песнопения. За моей спиной дверь с надписью «Служебное помещение». Она открывается. Оттуда выходит Филип и встает рядом со мной.

– С праздником! – Он протягивает мне фужер шампанского. – С Рождеством тебя, Роберта. Кажется, людям у нас нравится. Как ты считаешь?

– Да. Очень даже нравится. Скучающих лиц я не видела.

– А как ты?

– В лучшем виде. Филип, ты замечательно все придумал.

– Вообще-то, не я. Это идея Дженны.

Мы потягиваем шампанское и наблюдаем за празднеством. Потом весь шум и музыка куда-то отодвигаются и на нас опускается странная тишина. Я знаю, мы оба ее ощущаем.

Филип переминается с ноги на ногу, вздыхает и поворачивается ко мне.

– Спасибо, – говорит он.

В его глазах непонятная тревога.

– За что? – спрашиваю я.

Мне кажется, мой вопрос прозвучал слишком громко и сейчас глаза гостей обратятся к нам. Тогда нам с Филипом поневоле придется спускаться вниз и растворяться в торжестве.

– За то, что выдерживаешь меня.

– За что? – опять спрашиваю я, думая, что неверно поняла его слова.

Он наклоняется ко мне. Наши щеки соприкасаются.

– За то, что выдерживаешь меня.

Дженна развлекает разговорами милейшую миссис Лукас. И надо же, что именно сейчас она бросает взгляд вверх и видит, как Филип, наклонившись ко мне, что-то шепчет, касаясь моей щеки. Я встречаюсь с ней глазами.

Вскоре Филип благоразумно ретируется в свой кабинет. Через несколько минут туда же уходит и Дженна. Я спускаюсь вниз и включаюсь в праздник. Болтаю, смеюсь, предлагаю книги, но все мои мысли заняты Филипом. Я и сейчас чувствую прикосновение его щеки и слышу его шепот. В моих ноздрях остался запах его лосьона после бритья, его волос. Запах его дыхания с ароматом шампанского и… чего-то еще. Чего-то нового для меня и в то же время – непостижимо знакомого. Возможно, знакомого по снам.

Из кабинета выходит Дженна. Лицо у нее красное и печальное. Я уже собираюсь спросить, в чем дело.

– Роберта, поднимись со мной наверх, – вдруг просит она, проходя мимо. – Это ненадолго.

Я иду следом за ней в святилище Филипа. Дженна щелкает выключателем, идет в спальню, снимает со шкафа чемодан и начинает бросать в него свою одежду.

Я стою в дверях и смотрю. Потом спрашиваю:

– Что ты делаешь?

– А как по-твоему, что я делаю?

– По-моему, собираешь вещи.

– Я ухожу.

– Ты поссорилась с Филипом?

– Нет. Просто наши отношения закончились.

– Дженна, ты уверена? – спрашиваю я, инстинктивно делая шаг в ее сторону. – Может, не все так трагично? Чем тебе помочь?

– Помочь убраться с твоей дороги? Чтобы я не путалась у тебя под ногами?

Обожженная ее словами, я отступаю назад:

– Да что вообще с тобой, черт побери?

– Только не надо разыгрывать из себя невинную овечку! – огрызается Дженна.

– Я хотела сказать… Я могу помочь тебе помириться с Филипом?

– Я не собираюсь быть… на вторых ролях. Я сто́ю большего.

– Конечно. Конечно, ты стоишь большего. Но я все равно не понимаю.

– У меня есть глаза и уши. И, представь себе, мозги, хотя внешне я кажусь дурочкой-блондинкой.