Потом развернулась так, что ее бивни оказались в нескольких сантиметрах от моей кожи, — достаточно близко, чтобы я смогла разглядеть зазубрины и шрамы, нанесенные временем. Настолько близко, что она взглянула мне прямо в глаза.

Мора вытянула хобот и погладила меня по плечу. Потом, тяжело ступая, вернулась к детенышу и вновь закрыла его своим телом.

Я почувствовала прикосновение Гидеона. В нем было и уважение, и желание успокоить меня.

— Можешь вздохнуть, — шепнул он.

Через тридцать шесть часов прилетели грифы. Они кружили над головой, как ведьмы на метлах. Каждый раз, когда они падали вниз, Мора хлопала ушами и ревела, отпугивая падальщиков. В ту ночь явились и куницы. Их глаза горели неоновым зеленым огнем, когда они подкрадывались к туше слоненка. Мора тут же очнулась от транса, как будто рубильник переключили, и бросилась на них, угрожающе опустив бивни к земле.

Томас перестал звать меня домой. Все перестали меня уговаривать. Я останусь здесь, пока Мора не будет готова уйти. Я стала ее стадом, напоминанием, что она должна продолжать жить, даже если ее детеныш не смог.

От меня не укрылась ирония судьбы: я играла роль слонихи, в то время как Мора вела себя совсем как человек, который отказывается прекращать горевать по своему мертвому сыну. Самое удивительное в скорби слонов в дикой природе — их умение тяжело скорбеть, но потом по-настоящему отпустить. Люди, похоже, на это не способны. Я всегда полагала, что это из-за религии. Мы надеемся в следующей жизни еще раз встретиться со своими близкими, где бы это ни случилось. У слонов такой надежды нет, только воспоминания об этой жизни. Возможно, именно поэтому им легче двигаться дальше.

Через семьдесят два часа после родов я попыталась сымитировать призыв «идем», который слышала в дикой природе тысячи раз и который указывал нужное направление. Я уже едва стояла на ногах, в глазах был туман. Мне привиделось, что через забор прорвался самец слона, но потом я поняла, что это вездеход. На нем сидели Гидеон и Невви, которая, посмотрев на меня, покачала головой.

— Ты прав, она сама на себя не похожа, — сказала Невви, потом обернулась ко мне. — Ты отправишься домой. Ты нужна дочери. Если не хочешь оставлять Мору одну, я побуду с ней.

Поскольку Гидеон боялся, что, сидя у него за спиной, я усну, я не стала садиться сзади. Я сидела впереди, в его объятиях, как мог бы сидеть ребенок, и клевала носом, пока он не остановился перед домом. Смутившись, я спрыгнула с вездехода, поблагодарила Гидеона и вошла.

К моему удивлению, у колыбельки Дженны на диване спала Грейс — прямо в гостиной, поскольку для детской у нас места не нашлось. Я разбудила ее и отправила с Гидеоном домой, а сама пошла по коридору в кабинет Томаса.

Как и я, он не переодевался с тех пор, как мы расстались три дня назад. Он склонился над гроссбухом и был настолько погружен в то, что изучал, что не заметил моего присутствия. В стороне на столе были рассыпаны таблетки из флакона, а рядом, как часовой, стояла пустая бутылка из-под виски. Я решила, что Томас заснул за работой, но, подойдя ближе, увидела, что глаза у него широко открыты, но при этом стеклянные, ничего не видящие.

— Томас, — негромко позвала я, — идем спать.

— Неужели ты не видишь, что я занят? — ответил он настолько громко, что в другой комнате захныкала Дженна. — Заткнись, черт побери! — заорал он, схватил книгу и швырнул ее в стену за моей спиной. Я вжала голову в плечи, потом наклонилась, чтобы поднять книгу. Если Томас и работал, то явно не с этим гроссбухом. Журнал был пуст.

Я поняла, почему Грейс не решилась оставить с ним ребенка.

Уже после свадебной церемонии в Бум-Таун-холл я нашла пузырьки с таблетками, которые, словно солдаты, выстроились в комоде. Когда я спросила, зачем это, Томас ответил, что его одолела депрессия. После смерти отца — последнего близкого родственника — ему не хватало сил даже на то, чтобы встать с постели. Я кивнула, пытаясь быть сострадательной. Скажу прямо, известие, что он справляется с отчаянием с помощью лекарств, поразило меня намного меньше, чем то, что я настолько поспешно выскочила замуж, что даже не знала, что родители мужа умерли. Томас не рассказывал мне больше ни об одном случае подобного срыва, но, если говорить откровенно, я и не спрашивала. И не уверена, что хотела бы знать ответ.

Покачав головой, я попятилась из комнаты и закрыла дверь. Взяла на руки Дженну, которая сразу затихла, и отнесла в постель, которую делила с чужим человеком, оказавшимся отцом моего ребенка. Несмотря ни на что, я тут же забылась глубоким, спокойным сном, и крошечная ручка дочери лежала в моей руке, как упавшая звездочка.

Когда я проснулась, солнце походило на скальпель, а в ухе у меня жужжала муха. Я отмахнулась, пытаясь ее отогнать, и тут поняла, что это не муха. Это было жужжание строительного оборудования, канавокопателя с обратной лопатой, который мы используем для земельных работ в заповеднике.

— Томас! — позвала я, но он не ответил.

Я подхватила Дженну, которая уже проснулась и улыбалась, и пошла в кабинет. Томас в бессознательном состоянии сидел за столом, уткнувшись лицом в гроссбух. Я увидела, как дважды поднялась и опустилась его спина, и поняла, что он жив. Потом усадила Дженну в слинг, как это делали африканские женщины, которые трудились на кухне в лагере нашего заказника, вышла из дома, села на вездеход и направилась на север заповедника, туда, где вчера ночью оставила Мору.

Первым, что я увидела, была проволока под напряжением. Перед ней расхаживала Мора, трубила, злилась, трясла головой, рыла бивнями землю и насколько могла близко, чтобы не ударило током, подходила к проводу. Несмотря на все свою агрессию, она не сводила глаз с детеныша.

Туша слоненка была прикована цепью к большому деревянному поддону, стоявшему рядом с Невви, которая как раз говорила Гидеону, где копать могилу.

Я проехала на вездеходе через забор, мимо Моры и остановилась в полуметре от Невви.

— Что, черт побери, вы делаете?

Она посмотрела на меня, на ребенка у меня за спиной, одним взглядом давая понять, что думает обо мне как о матери.

— То, что всегда делаем, когда умирает слон. Ветеринар сегодня утром уже взял образцы для заключения.

В моих ушах зашумела кровь.

— Вы разлучили скорбящую мать и ее детеныша?

— Три дня прошло, — ответила Невви. — Для нее же лучше. Я была рядом со слонихами, которые видели, как страдают их детеныши, и горе ломало их. Так произошло с Уимпи, и, если ничего не сделать, история повторится. Такую участь ты уготовила Море?

— Я хочу одного: чтобы Мора сама приняла решение, когда настанет время отпустить боль! — закричала я. — Я думала, в этом и заключается философия заповедника. — Я повернулась к Гидеону, который перестал рыть могилу и неловко топтался в стороне. — Вы Томаса спросили?

— Да, — дернув подбородком, ответила Невви. — Он ответил, что я лучше знаю, что делать.