Я не собирался звонить Серенити. Само собой как-то вышло.

Только я взял телефонную трубку, как через секунду на другом конце провода раздался ее голос. Клянусь, я даже не помню, как номер набирал, а ведь я и капли в рот не брал.

Когда я услышал ее голос, то хотел спросить: «От Дженны вестей нет?»

Не знаю, почему меня вообще это интересует. Я должен был бы не обращать внимания на ее детскую истерику и сказать: «Скатертью дорога!»

А я наоборот — целую ночь не спал.

Мне кажется потому, что в ту секунду, как девочка явилась ко мне в контору и раздался голос, который преследовал меня в кошмарах, Дженна так быстро сорвала пластырь, что открылось кровотечение. В одном Дженна права: это я виноват, потому что десять лет назад был слишком глуп и не стал перечить Донни Бойлану, когда тот захотел похоронить все нестыковки в доказательствах. Но дело не только в ней, не только в том, чтобы найти ее мать. Дело еще и в том, что я должен найти свой путь.

Но, увы, пока серьезными достижениями в этих поисках я похвастать не мог.

Поэтому я сжимаю телефонную трубку и, сам того не осознавая, прошу Серенити Джонс, так называемого бывшего экстрасенса, поехать со мной на поиски оптового рынка Гордона. И только когда она с энтузиазмом участника викторины согласилась приехать за мной и фактически стать моим напарником, я понял, почему позвонил именно ей. И дело не в том, что я верил, будто она на самом деле поможет в моем расследовании. А в том, что Серенити знала, как ладить с собой, когда не можешь исправить собственные ошибки.

Сейчас, спустя час, мы сидим в консервной банке, которую она называет машиной, и направляемся к окрестностям Буна, где, насколько я знаю, давным-давно располагался оптовый склад Гордона. Здесь среди зимы продавали манго, когда весь мир готов был умереть за него, а эти фрукты росли только в Чили и Парагвае. И тамошняя летняя клубника была размером с голову новорожденного.

Я включаю радио — только потому, что не знаю, что сказать, — и нахожу маленького бумажного слоника, заткнутого в уголке.

— Это она сделала, — говорит Серенити, и ей даже не нужно произносить имя Дженны, чтобы я понял.

Бумажка выскальзывает у меня из пальцев, как китайский мячик, и, описав идеальную дугу, оказывается в массивной фиолетовой сумочке Серенити, которая стоит открытая между нами, словно ковровая сумка Мэри Поппинс.

— Она сегодня объявлялась?

— Нет.

— Как думаешь почему? — Я наконец решаюсь перейти с Серенити на «ты».

— Потому что только восемь утра, а она еще подросток.

Я ерзаю на пассажирском сиденье.

— А не потому, что вчера я вел себя как придурок?

— Позвонит после десяти-одиннадцати. Сейчас, я думаю, она отсыпается, как и любой другой ребенок во время каникул.

Серенити сжимает руль, и я — уже не в первый раз! — не могу отвести глаз от мохнатой оплетки на нем. Голубого цвета, с летающими глазами и белыми клыками… Он похож на Бисквитное чудище, если бы оно проглотило руль.

— Что, черт возьми, это такое? — спрашиваю я.

— Брюс, — отвечает Серенити, как будто я задал глупый вопрос.

— Ты дала рулю имя?

— Дорогуша, с этой машиной меня связывают самые продолжительные отношения. А учитывая то, что твоего лучшего друга зовут Джек, а фамилия его Дэниелс, не думаю, что ты вправе меня судить. — Она широко улыбается. — Черт, я скучаю.

— По скандалам?

— Нет, по полицейской работе. Как будто мы Кэгни и Лейси, только ты выглядишь лучше, чем Тайн Дейли.

— Я не это имел в виду, — бормочу я.

— Знаешь, несмотря на твой скепсис, наши профессии похожи.

Я заливаюсь смехом.

— Да, только в моей необходимы научно обоснованные улики.

Она не обращает на меня внимания.

— Только подумай: мы оба знаем, какие задавать вопросы. Оба знаем, какие задавать не следует. Разбираемся в языке тела. Живем и дышим интуицией.

Я качаю головой. Моя работа не идет ни в какое сравнение с ее профессией.

— В моей профессии нет ничего паранормального. У меня не бывает видений, я сосредоточен на том, что вижу перед собой. Детективы — наблюдатели. Я вижу человека, который не смотрит мне в глаза, и пытаюсь понять причину: застенчивость это или печаль. Обращаю внимание на то, что заставляет человека плакать. Я прислушиваюсь, даже когда все молчат, — говорю я. — Тебе не приходило в голову, что такого понятия, как ясновидение, не существует? Что экстрасенсы — это всего лишь отличные детективы?

— А может быть, все наоборот? Может быть, хороший детектив потому и хорош, что обладает немного экстрасенсорными способностями?

Она въезжает на стоянку у склада Гордона.

— Я хватаюсь за соломинку, — признаюсь я Серенити, выбираясь из машины и прикуривая сигарету.

Она пытается не отставать от меня.

— А потом разговорим Гидеона Картрайта.

— Ты даже не знаешь, куда он отправился после закрытия заповедника.

— Мне известно, что он достаточно долго оставался в заповеднике и помогал перевозить слонов в их новый дом. А после этого… Да ты и сам догадываешься, — говорю я. — Думаю, все смотрители по очереди ездили за провизией. Если Гидеон собирался сбежать с Элис, возможно, он проговорился об этом.

— Нет уверенности, что за десять лет тут не сменились продавцы…

— Но нет уверенности и в обратном, — возражаю я. — Соломинка, помнишь? Никогда не знаешь, что вытащишь, когда потянешь за ниточку. Просто делай то, что я говорю.

Я давлю сигарету каблуком и вхожу в продовольственный склад. Это просторное деревянное строение, где суетятся молодые сотрудники в шлепанцах, с прическами из множества косичек, но есть и один старик, который складывает помидоры в гигантскую пирамиду. Выглядит впечатляюще, но в глубине души мне хочется вытащить помидор снизу, чтобы распалась вся куча.

Одна из продавщиц, девочка с кольцом в носу, тащит к кассе большую корзину со сладкой кукурузой и улыбается Серенити.

— Если понадобится помощь, зовите меня, — говорит она.

Я уже понял, что отделение «Гордон Продьюс», которое продает по себестоимости продукты в заповедник Новой Англии, должно было получить разрешение от владельца предприятия. Можете считать, что я сужу о людях предвзято, но я полагаю, что о моем деле знает скорее старик, а не вон тот хлыщ с налитыми кровью глазами.

Я надкусываю персик.

— Боже мой, Гидеон был прав! — говорю я Серенити.

— Прошу прощения, — откликается старик, — нельзя пробовать товар бесплатно.

— Я куплю это персик. Целый лоток. Мой приятель был прав — таких фруктов, как у вас, нигде не найдешь. Он мне сказал: «Маркус, если будешь в Буне, штат Нью-Гемпшир, и не заглянешь к Гордону — пожалеешь».