О взаимности с его стороны стараюсь не думать — такой вариант развития событий кажется фантастическим. Скорее всего, Глеб растеряется, попытается подбодрить, а потом потихоньку сольется, а я, как и подобает другу, все пойму и перестану его доставать. Мне не впервой прятаться за броней и переживать испытания молча, но от мысли, что дальше по жизни придется идти без него, трудно дышать.

* * *

До одури волнуюсь перед предстоящим разговором, поэтому и репетирую на износ. Клименко второй день проявляет чудеса выдержки, держит при себе грабли, тактично указывает на ошибки, подбадривает и помогает. На удивление, у меня начинает отлично получаться: движения отточены и доведены до автоматизма, я не дергаюсь, не лажаю и не держу в голове следующий шаг — он просто волшебным образом получается сам. К тому же я научилась считывать малейшие изменения мимики Артема, улавливать напряжение его мышц, подстраиваться и импровизировать — танец нас в хорошем смысле сблизил и сдружил.

Он неплохой парень — немного напыщенный и самовлюбленный, но к тому обязывает идеальная внешность и денежки отца. С ним бывает прикольно и весело, но в груди, в самом дальнем ее уголке, поселилась гнетущая тревога.

Глеб точно в меня не влюблен и ничего взамен не предложит. Неужели мне больше никто не ответит в любое время дня и ночи? Никто не выслушает, не утешит, не даст совет?

Вдруг накрывает кошмарное одиночество, я спотыкаюсь и едва справляюсь с желанием разреветься, но Артем не дает упасть, ставит музыку на паузу, вырастает рядом и щелкает пальцами перед носом:

— Нелли, земля вызывает, прием! Ты сама не своя. Так сильно переживаешь?

— Ага, — об истинных причинах хандры говорить не хочу, поэтому увиливаю от темы: — Мы должны все сделать идеально, чтобы никто не смог предъявить, что нас выбрали незаслуженно! Страшно не оправдать доверие. Да и... Елена в случае провала живьем сожрет.

— Окей! Тогда давай запишем наш урок. Ты пересмотришь его дома и проанализируешь ошибки — так их будет легче исправить. — Артем достает телефон, но недоброе предчувствие сжимает нутро, и я пищу:

— Не беспокойся. Запишу на свой! — выуживаю его из кармана рюкзака и устанавливаю на нерабочей колонке, направив камеру к сцене.

Артем запускает трек с начала, берет меня за руку и обхватывает талию.

Старательно отсчитываю ритм и повторяю шаги. На душе погано: не реагировать на флюиды Клименко невозможно, но, если бы Глеб оказался рядом и прикоснулся вот так, я бы, наверное, свалилась замертво.

Прислушиваюсь к себе, кошусь на губы Артема, и тот замечает.

Мгновенно подаюсь назад, но ладонь на спине становится каменной, взлетает выше и ложится на затылок. А в следующую секунду его губы накрывают мои, и волна горячего... испуга, омерзения и бессилия подкатывает к горлу.

Хочется оттолкнуть этого недоумка, треснуть кулаком в живот и послать подальше, но я беру себя в руки. Я переживаю первый поцелуй с реальным парнем — звездой школы, — разве не таким он и должен быть?

И осознание настырно стучит молоточком по темечку: таким он не должен быть совершенно точно.

— Ты красивая. Сложно было сдержаться... — шепчет Артем мне на ухо. Музыка превратилась в монотонный гул, ноги заплетаются, голова кружится. Никак не определюсь, чего желаю больше: прополоскать рот холодной водой или попросить его продолжить, но он отваливает, рассыпается в тысяче извинений, заключает меня в примирительные объятия, из которых я мгновенно выворачиваюсь:

— Все нормально. Давай с начала! Черт, я имею в виду репетицию!..

* * *

Бесшумно прикрываю за собой входную дверь, оставляю ботинки на полочке, крадусь в комнату и предусмотрительно запираюсь изнутри. Приглашение Алины присоединиться к чаепитию игнорирую — не соблазняюсь даже запахом свежей выпечки по новому рецепту и сплетнями из жизни селебрити.

Падаю на диван, вытягиваю уставшие убитые ноги, кусаю губы и наконец даю волю слезам.

Мне совсем не нравится такой план покорения мира, мне, черт побери, противно и больно... Но я не могу рассказать об этом Глебу, так как лучшего друга у меня больше нет. А, может, вовсе и не было.

Он не звонит, хотя сам вчера настаивал на разговоре, и мое признание, вероятно, обернется катастрофой. Вся моя жизнь — разрушение, хаос и катастрофа.

Стираю со щек черные борозды потекшей туши, старательно подрисовываю новые стрелки, раскрываю ноут и, прерывисто вздохнув, нажимаю на значок камеры. Глеб отвечает почти сразу, но странно растягивает слова и несет ахинею, а на фоне орет музыка и раздаются громкие голоса. Судя по дебильной улыбочке и незнакомому интерьеру, он не дома и изрядно накидался, значит, никакого признания не выйдет. Да и не нужно оно никому — это тупое признание... Такое же тупое, как я сама.

От разочарования немеют губы, слабеют руки, щиплет глаза, в груди разливается крутой кипяток.

Рядом с пьяной физиономией Глеба возникает еще одна — в ней я мгновенно опознаю Оленьку Румянцеву и отчего-то не удивляюсь. Она целует Глеба в губы, прилипает к нему, машет мне и радостно скалится:

— Привет! — радушие сменяется брезгливостью: — Это та самая твоя вебкамщица что ли? Разве ты её ещё не послал?

Оля виснет на Глебе, он с глупой улыбкой пялится в экран, а я захлопываю ноутбук и закрываю глаза.

В нашем странном общении не было ни любви, ни дружбы, оставалась надежда на искренность, честность и взаимное уважение. Но он врал. С самого начала и обо всем.

Его, успешного и яркого, забавляла переписка с фрикшей, возможно, где-то рядом даже сидела его девушка Олечка и подсказывала каверзные вопросы, а потом они обсуждали меня и смеялись...

Оживает телефон, но я сбрасываю звонки. Шум дождя сливается с шумом в ушах, рыдания раздирают горло, пальцы дрожат, я падаю в пропасть и вот-вот разобьюсь.

Отчаяние, просверлившее в груди дыру, внезапно отключается, боль понемногу стихает, и душу заполняет холодная ярость.

Я закончу тем, с чего начала.

Докажу ему, что у меня тоже есть жизнь. И есть парень.

Нахожу видео сегодняшней репетиции, бесстрастно наблюдаю за танцем парочки на тускло освещенной сцене, их коротким поцелуем и замешательством розоволосой девчонки.

Морщась, скриню момент поцелуя, где Артем выглядит особенно убедительным, а я — увлеченной, увеличиваю кадр и бросаю в диалог с Глебом.

«Хорошего вечера».

— Почему ты не встаёшь? — откинув одеяло, мама требовательно трясёт меня за плечо. — Ещё пять минут проваляешься, опоздаешь в школу!

— Я не пойду, — не раскрывая глаз, я ныряю под подушку.

— Как так? — ахает она и, сняв подушку с моей головы, трогает лоб. — Температуры нет.