— Есть, — шепчу я. — Ещё какая.

— Кончай придуриваться, — её тёплая и сухая ладонь прижимается к щеке, потом к шее. — Я чувствую, что всё в порядке. Поднимайся.

— Мне плохо, — упрямо говорю я и, раскрыв глаза, смотрю на её рассерженное лицо. — Мне очень плохо!

— В каком месте тебе плохо?

— Везде. Я никуда не пойду. Не хочу и не могу.

Она выглядит растерянной и несколько секунд мнётся, словно собираясь спросить, что случилось. Но вместо этого лишь бросает с тяжёлым вздохом «Ладно» и отдаёт подушку.

Я рад, что она не стала ничего спрашивать, потому что всё равно не смог бы объяснить. Мама уходит и возвращается с градусником.

— Померь всё же. А потом напиши мне. Но не звони. Я отключу звук.

Через пять минут входная дверь за ней захлопывается, и я силюсь заснуть, но уже не могу. В голову лезет всякая ахинея, от которой не мог избавиться всю ночь, задремав лишь под утро.

Чувствую себя не просто разбитым, а раздавленным, как сырое яйцо, тягучее содержимое которого вытекает из треснувшей скорлупы. Меня тошнит и знобит, но мама права, температуры нет.

Под столом валяется телефон. Вчера я со злости шибанул его о стену, но поднимать не стал. Хорошо бы он раздолбался, иначе меня обязательно потянет снова смотреть эту тошниловку. Другими словами назвать фотку, которую прислала Неля, я не могу.

Нет, я знаю, что месть, за то, что вместо запланированного разговора я пошёл к Титову, за то, что пил и так по-дурацки разговаривал с ней, за слова Румянцевой и поцелуй, я заслужил. И Неля совершенно права, ткнув меня носом в мои же косяки, потому что облажался я со всех сторон. Однако она не понимала одного. То, чем она пыталась меня подстебнуть, для меня вовсе не стёб. И, если бы я успел сказать ей вчера всё, что собирался, скорей всего она бы так не поступила, но я был и остаюсь для неё всего лишь сетевым другом, чувства которого попросту не берутся в расчёт. Откуда ей знать, что я дошёл до такого?

Нехотя поднимаюсь и тащусь в душ. После нагретой постели кожа тут же покрывается мурашками, изнутри пробирает озноб. Голова тяжёлая, а во рту вкус прелых яблок.

Убеждаю себя, что так ощущается похмелье, но не уверен.

Мне хочется то ли разрыдаться, то ли умереть. Стою упершись обеими руками в кафельную стену, а по спине стекают потоки воды. Таким несчастным я не чувствовал себя, наверное, никогда. Я отлично умею давать отпор и зализываю раны без особых драм, я научился жить с обречённостью и спокойно сношу несправедливость, но совладать с бешеным штормом нахлынувших чувств никак не могу. Вода скапливается возле голых ступней и мне кажется, что закручиваясь водоворотом, я утекаю вместе с ней через сливное отверстие в бесконечную канализационную черноту.

Я не имею права обижаться на Нелю и предъявлять на неё права тоже. Их у меня нет и не было. Она мне ничего не обещала. Её жизнь и моя — две абсолютно разные точки во Вселенной. Объяснить это себе я способен и даже в состоянии принять, но освободиться от тепла и нежности, от страстной потребности в её внимании, от горячих снов с поцелуями, от звука её голоса и неизменного присутствия рядом: в компьютере или телефоне, словно она уже часть меня, а я часть её, ведь я тоже всегда у неё под рукой, не получается.

Представляю её себе всю: от кончиков светло-розовых волос до голых ступней, которые я бессовестно разглядывал, когда в один из наших разговоров она полезла под диван, чтобы вытащить закатившуюся игрушку племянника. Перед глазами тонкая, облегающая грудь маечка и широкая умопомрачительная улыбка, гладкие округлые плечи и взгляд, в котором я добровольно и блаженно тону.

Тело моё, согревшись, горит, сердце рвётся на части, а беспощадное воображение подкидывает всё новые и новые картинки. Одна прекраснее другой.

Третья истина буддизма утверждает, что избавиться от страданий возможно лишь посредством избавления от желаний. Но как?! Как от них избавиться?

Телефон всё же не сдох. Достав его из-под стола, первым делом открываю профиль Нелли и, едва не поддавшись соблазну, снова взглянуть на то фото, быстро отыскиваю перечёркнутый красный кружок и устанавливаю блокировку пользователя. Никаких объяснений не будет. Иначе я совсем расклеюсь и выложу ей всё, а она не должна винить себя и оправдываться, пусть лучше уж считает меня отбитым придурком, так ей будет проще принять исчезновение удобного портативного друга. Нет, я не собираюсь, громко хлопнув дверью, пропадать навсегда, но мне нужно время, чтобы победив себя, вернуться к ней через месяц или два, спокойным, мудрым, смирившимся и избавившимся от желаний. Но пока во мне всё бушует, я просто не имею права мучить её собой.

Лежу в кровати до самого вечера, пока серые тени не затягивают потолок и не начинается проливной дождь. Мама приходит домой, включает в коридоре свет и, ругаясь на погоду, заглядывает ко мне.

— Спишь?

— Угу.

— Ты не написал про температуру.

— Я спал.

— Весь день?

— Угу.

— А я по дороге вашу математичку встретила, она спрашивала про тебя. Ты даже не ел?

— Нет.

— Так как с температурой?

— Нормальная.

— Очень странно, — мама взволнованно заходит в тёмную комнату. — Можешь объяснить, что болит? Врача по новым порядкам, пока не при смерти, не вызовешь, но я могу позвонить Татьяне Сергеевне и проконсультироваться.

— Не нужно. Пройдёт. Полежу немного и завтра всё будет хорошо.

— Да? — она выдерживает паузу, а потом понизив голос, интересуется: — Ты что влюбился?

Этот вопрос, как удар под дых. Я не знаю, что отвечать, мы с ней никогда такое не обсуждали. Я стеснялся её, а она меня, словно вопросы люби не касались нас по определению. Но врать я не хочу и говорить про это тоже, поэтому просто молчу и мама с тяжёлым вздохом уходит, но через десять минут, переодевшись в домашнее, возвращается.

— Ты же мужчина, Глеб, — с упрёком произносит она. — Я конечно не знаю, сейчас новый стиль взаимоотношений, но мужчины всё равно в этих вопросах обладают особой привилегией. Привилегией добиваться взаимности, не стесняясь показать симпатию. Женщин украшает скромность, а мужчин решительность. Не навязчивость и приставучесть, а проявление желания завоевать свою возлюбленную во что бы то ни стало. Совершить ради неё поступок, покорить её, влюбить в себя. Всё это в твоих же руках. И в руках каждого представителя сильного пола, так уж повелось исторически, только отчего-то мало кто этой привилегией пользуется. То ли из-за лени, то ли от неуверенности в себе, то ли им не хватает фантазии. Но ты же, Глеб, не такой. Я тебя прекрасно знаю. Ты упрямый, умный и смелый. И я не могу представить себе девушку, которая не ответила бы тебе взаимностью. Просто противно видеть тебя в таком состоянии!

Не дожидаясь ответа она выходит. И я действительно потрясён. Слова не о принятии и покорности, а о сопротивлении и борьбе из маминых уст звучат как откровение. Мне словно приоткрылась некая другая её сторона, о которой я и не догадывался.