— Зачем они тебе? — пискляво спрашивает ротмистр.

— Бросать в Ивана, — широко усмехается обер-ефрейтор.

— Я запомню тебя, обер-ефрейтор, — пищит ротмистр. — Ты очень долго служишь при штабе!

«И ты тоже, фрейлен ротмистр», — думает обер-ефрейтор, ловко спрыгивая с ручным пулеметом под мышкой в кювет. До того, как стать водителем генерала, он был первоклассным пулеметчиком. И шагу не сделает без пулемета. Из кювета он наблюдает за генералом, стоящим с задумчивым видом на дороге.

«Уж кто-кто, а этот толстый, трусливый мерзавец заслуживает трибунала. Но его не могут тронуть, иначе все рухнет. Он генерал. Когда он дезертирует, это называется тактическим отступлением, и он получает награду», — думает водитель и, усмехаясь, плюет против ветра.

В полутора километрах оттуда Т-34 давит «мерседес» в лепешку, но адъютант умирает счастливым. Он думает, что гибнет как немецкий герой.

Генерал-майор становится генерал-лейтенантом, обер-ефрейтор остается в кювете и смотрит, как мимо проходят различные подразделения. Он терпеливо ждет, пока не появляется колонна транспорта снабжения. При необходимости за деньги с таким подразделением можно пересечь Европу.

Обер-ефрейтор ложится спать в мясницком фургоне. Теперь разбудить его может только остановка мотора. При отступлении находиться в неподвижной машине опасно.

Двадцать два дня спустя он вновь встречается со своим генералом. Они понимают друг друга. Обер-ефрейтор делает долгий, хорошо продуманный доклад о сражении с лыжниками противника. Генерал получает вожделенный Рыцарский крест, а обер-ефрейтор, который, судя по его докладу, выказал во время тактического отступления замечательное мужество, — EK-I[109]. Они получают новую дивизию, на сей раз танково-гренадерскую. Обер-ефрейтор получает еще одну нашивку, и они разъезжают в трехосном «мерседесе», планируя новые маневренные отступления. У них новый начальник штаба и новый адъютант, и они наслаждаются своей войной в новом особняке, где далекий грохот орудий не тревожит их сон.

— Война не такая уж скверная штука. Нужно только уметь устроиться, — объясняет генеральский водитель другу. — Под пули лезут только дураки!

В Локотне Т-34 внезапно атакуют штаб Семьдесят восьмой пехотной дивизии. Не успевают штабисты понять, что происходит, как все превращается в груду мусора и трупов.

В подразделениях связи далеко за линией фронта слышится крик: «Иван прорвался! Т-34 достигли шоссе!»

Один командир батареи из Двести пятьдесят второй дивизии не сдает позиций. Собирает перепуганных, отставших от своих частей солдат и приказывает им окопаться вокруг своих 105-миллиметровых орудий. Ведет огонь фугасными снарядами по массам наступающей пехоты. И отступает, солдаты сами везут пушки.

Мышцы и сухожилия едва не рвутся от нечеловеческого напряжения. На опушке леса обер-лейтенант в последний раз выкатывает свои орудия на огневую позицию.

— Заряжай! — приказывает он. — Стрелять залпами!

Замки закрыты! Пушки грохочут! Лафеты подскакивают и содрогаются! Снаряды снова входят в казенную часть. Вновь и вновь орудийные стволы изрыгают пламя.

Батарея ведет огонь больше часа. Потом боеприпасы приходят к концу. Орудийные расчеты выкатывают пушки, ставят их перед позициями пехоты, но останавливают Т-34 всего на несколько минут.

Кровь, раздавленные тела и снаряжение образуют пятно на снегу. Вот и все, что остается от батареи обер-лейтенанта. За башнями Т-34 сидит русская пехота. Дизельные моторы ревут на полную мощь, гусеницы завывают торжествующую песнь победы.

Снаряды разносят конюшню, раненые лошади со свисающими внутренностями несутся к лесу, пока не катятся кубарем. Лыжники вырезают из конских тел куски мяса и поедают сырыми, как эскимосы. На окровавленных губах играют довольные улыбки. На полный живот можно воевать и дальше. Сырое мясо придает человеку сил.

В ста пятидесяти километрах за немецкой линией фронта Т-34 атакуют Двести сорок третий резервный полевой госпиталь. Медсестры ходят здесь в крахмальных белых халатах. Здесь все спокойно, красные никогда не вернутся. Внезапно появляются русские танки. Командиры в кожаных шлемах наблюдают из башен смертоносную атаку.

Окровавленная шапочка медсестры развевается на антенне командного танка. Лыжники идут следом, уничтожая все, что пропустили танки. Радостно пьют медицинский спирт, съедают, сколько могут, продуктов с продовольственного склада, мочатся на то, что приходится оставить, и несутся дальше.

В ту жуткую ночь на 5 декабря 1941 года немецкое стальное кольцо вокруг Москвы будет разорвано. На московских улицах стоят наготове боевые подразделения. Бесконечные ряды Т-34, на которых едва высохла краска, ждут с заведенными моторами. Позади тысяч орудий от самого малого до самого большого калибра сложены горы снарядов. Артиллеристы стоят, держа в руке боевой шнур, секундные стрелки часов быстро бегут по циферблату.

Командиры орудий поднимают руку, и, когда опускают ее, сотни орудий стреляют одновременно с таким грохотом, какого мир еще не слышал.

На этом фронте собрано больше пушек, чем было у всех армий в первой мировой войне. С потолков всех зданий в Москве осыпается побелка. Луковичные купола в Кремле содрогаются. Даже коммунистические вожди дрожат от страха. Этот жуткий грохот напугал бы и самого дьявола в аду. Ночь становится светлой, как ясный день. На рассвете появляются боевые самолеты. Они летят тучами, так низко, что едва не задевают московские печные трубы. Никто не радуется. Никто не кричит «ура». Люди переглядываются со страшным вопросом в глазах.

«Если мы не разобьем немцев сейчас, что они сделают с нами в отместку?»

Утром в половине одиннадцатого 5 декабря полтора миллиона русских пехотинцев готовы к наступлению. Сонмище солдат. Полтора миллиона против шестисот тысяч немецких пехотинцев.

Три часа спустя четверть их гибнет.

Московские окна дребезжат от рева танковых моторов. Тепло от множества выхлопных газов ощущается за несколько километров. С беспощадной скоростью танки несутся вперед. Дороги скользки от раздавленных тел. Окровавленные клочья одежды свисают с боков каждой машины.

В секторе Второй танковой дивизии за двадцать минут подбиты двадцать три Т-34. Однако немецкая танковая дивизия расплачивается за это девяноста процентами личного состава и всеми танками до единого.

В другом секторе Т-34 прорывают немецкие позиции, почти не встречая сопротивления, и едут в район дивизии связи. Дивизионный штаб попросту разрушен и вмят в землю.

Повсюду слышится испуганный крик: «Танки, танки!»

Священники, повара, интенданты, врачи, писаря, для которых до сих пор линия фронта была лишь далеким грохотом орудий на востоке, теперь носятся в смятении, которое граничит с безумием. Они стремительно собирают свои вещи, заправляют бензином машины и как сумасшедшие мчатся на запад.