Я засунула руки под себя, чтобы не врезать ему. Теперь его уже не остановить. Но хочу ли я знать все мерзкие подробности?

– Томми, – осторожно начала я, пряча за легкомысленным тоном растущие негодование и боль. – Скажи, Мари-Шанталь, часом, не страдает циститом?

Он недоуменно посмотрел на меня.

– Это инфекция мочевого пузыря, – объяснила я. – Секс тоже может вызывать воспаление. У меня это бывает время от времени. После секса лучше сразу встать и пописать. Помнишь, я так делала? – Томми кивнул. – А другое средство – это довольно гадкое лекарство. Называется цитрат калия.

– О, так вот он для чего! В аптечке в ванной у меня целую вечность стоял этот пузырек. Я и понятия не имел, откуда он там взялся.

– Ну вот, теперь ты знаешь.

– Бедная Мари-Шанталь. Наверное, у нее этот… Как там оно называется? Она ничего не говорила.

– Вообще-то упоминать об этом во время секса – глупо.

– Вот, наверное, почему… – Он запнулся. – Ли, я никогда… она…

– Ты все еще с ней встречаешься? Ты с ней был сейчас? Поэтому ты так поздно вернулся?

– Ну, она приходила к маме. Потом мы пошли выпить, я был так расстроен. Но мы не… то есть я не спал с ней с Рождества. С тех пор, как мы ездили во Францию, и мы…

Если до Рождества, значит, все нормально, да? Что он сделал? Принял новогоднее решение упростить себе жизнь и отныне заниматься сексом только со мной?

Но хуже всего, что я не имела права на него злиться. Ведь я сделала то же самое с Баззом. Разумеется, он об этом не знал. Но зато знала я. В голове пронеслось: «двойная мораль».

– Ты злишься? – Он робко смотрел на меня. Я молчала. – Злишься, да? – продолжал он. – Послушай, я всегда любил тебя и всегда тебе это говорил. Это ты меня не любишь, а если любишь, то у тебя очень странный способ показывать свою любовь. Будь я уверен, что ты меня любишь, неужели я пустился бы во все тяжкие? Если хочешь знать, в последнее время у меня возникали подозрения, не встречаешься ли и ты с кем-нибудь на стороне.

Итак, в довершение он решил свалить все на меня. И он прав, черт его побери. Прав во всем. На глаза у меня навернулись слезы. Если я проведу с ним еще хоть минуту, то выдам себя. Сейчас мне хотелось одного: обнять его, утешить, сказать, что Норин поправится. Но между нами встала Мари-Шанталь. Я двинулась к Томми, но он отступил.

– Я знаю этот взгляд. Ты чертовски зла. Не надо было тебе рассказывать. Хотя знаешь что? – Он сделал шаг вперед и заглянул мне в глаза. – Может, и к лучшему, что все так случилось. Теперь хотя бы не надо ничего скрывать. Да, ты злишься на меня. Но задумайся, почему я связался с Мари-Шанталь.

И не успела я предпринять очередную попытку умиротворить его, он вышел из кухни.

– Томми! Томми, вернись, ради бога! – крикнула я ему вслед.

Но он ушел. Оставшись одна, я дала волю слезам, взяла полупустую бутылку виски и глотнула прямо из горлышка. И вдруг услышала, как по лестнице кто-то спускается. Только маминой болтовни мне сейчас и не хватает. Но тут хлопнула дверь, и все стихло. Я выглянула из-за портьеры и увидела, как Макс Остин торопится в ночь.

Наверное, он ходил наверх в туалет – в уборной внизу рабочие разобрали пол. И в какой момент он спустился?

Много ли он услышал из нашего с Томми неприятного разговора?

Мы с Томми ссорились и раньше – довольно часто. Обычно когда я уставала или раздражалась. Почему-то я всегда вымещала на нем гнев. Как правило, все было так: я затевала ссору из-за какого-нибудь пустяка. Например, что делают под кроватью его грязные носки, когда я четко просила либо отвезти их домой, либо положить в корзину для грязного белья.

Томми всегда извинялся, но вечно с ухмылкой. Это бесило меня еще больше, и я начинала на него орать. Сначала он отвечал тем же – пока обстановка не разряжалась. Затем несколько часов мы не разговаривали. После того как мы выясняли, в чем причина размолвки – какой бы она ни была, – мир восстанавливался. Настроение у меня поднималось, и я напрочь забывала, из-за чего взбесилась. Томми вел себя мудро. Он точно знал, когда безопасно подкатить ко мне снова. Как только он это делал, жизнь текла дальше, будто ничего не произошло.

Но раньше он никогда не бросал меня так решительно.

Невзирая на усталость, я не могла собраться с силами и подняться в спальню. Наверное, я надеялась, что Томми вернется и попросит прощения. В раковине лежала гора грязной посуды. Несомненно, ее оставил он. Может, поужинал перед тем, как поехать в больницу. Грязная сковородка, тарелка, стакан, ложки с вилками. Ну почему такая простая задача, как наклониться и сложить все в посудомоечную машину, выше его понимания?

Несмотря на невыносимое желание лечь в постель, я оставалась внизу и ждала возвращения Томми. Время от времени я проваливалась в сон. Но около половины шестого утра я вскочила: в двери заскрежетал ключ.

Я бросилась в холл. Ключ перестал звенеть, и дверь распахнулась от холодного утреннего ветра. На пороге в знакомой красной спортивной куртке стояла Бьянка.

На секунду я опешила. Откуда у Бьянки ключ? А потом вспомнила, как Сельма предложила маме прислать Бьянку, чтобы убрать в доме. Мама, наверное, и дала ей ключ. Но какого черта она делает здесь в столь возмутительный час?

– Доброе утро, Бьянка.

Она не ответила, конечно. Просто испуганно взвизгнула, а успокоившись, одарила меня невозмутимым взглядом и потопала ногами, чтобы согреться. Во все стороны полетела грязь. Что ж, отлично, ей все равно убираться.

Было что-то неправильное в том, как она пренебрегала моей любезностью. Она никогда не отвечала вежливо на мои вопросы, и я невольно воспринимала это как некий вызов. Я заставлю ее уважать себя, чего бы это ни стоило.

– Вы всегда начинаете работать так рано? – спросила я с радушной улыбкой, хотя чувствовала себя ужасно.

– Почему вы не в постель?

– Чашку чая, Бьянка?

– Где ваш пылесос?

– Чашку чая, Бьянка? – настойчиво повторила я.

– Я пью кофе.

Я была не совсем уверена, в чью пользу это очко, но решила не уточнять. В любом случае, пока я не объясню ей все и не покажу, где что лежит, она не сможет приступить к работе. Интересно, что бы она сделала, если бы я спала? Откуда ей было знать, что я сижу внизу и встречу ее в половине шестого утра?

– Присаживайтесь. – Я указала на стул у кухонного стола. – С молоком или без? – Понимая, что все равно больше не засну, я сварила кофе еще час назад. Кофейник стоял на горячем подносе кофеварки и даже не успел остыть.

Бьянка не ответила. Я взяла ключ, который она сжимала в кулачке, положила на стол рядом с кружкой кофе и подвинула к ней молочник и сахарницу. На ключе висел огромный ядовито-зеленый ярлык, на котором размашистым почерком Сельмы был написан мой адрес, имя и слово «НЕ ЗАБУДЬ!». Я улыбнулась.