круглой головой: – Гордыня! высокомерие! вот что! «Прочь от нашей госпожи»[31], говорила она с горечью и презрением. Ну, конечно же! Для таких, как они, мы недостаточно хороши. Это мыто – лучшие певцы в этих местах, ты согласен?

– Видишь ли, – с сомнением ответствовал я, – мне-то твое пение очень нравится, но некоторым больше по вкусу дрозды, соловьи и так далее; наверняка ты об этом слышала? И вероятно… я, конечно, не знаю… вероятно, твою манеру исполнения они не считают подходящей их танцам?

– Очень надеюсь, что нет, – выпрямляясь, возвестила она. – Моя семья никогда не любила танцы, как и всякая другая. Нет, ты только представь! – продолжала она, повышая голос. – Хороша бы я была – сидеть и икать для них. – Тут она смолкла и пугливо оглянулась, потом снова продолжала, причем еще громче: – Для эльфов, маленького народца. Если я им не подхожу, то и они мне не подходят. И, – голос ее становился все громче и громче, – если они думают, что я буду молчать только потому, что они танцуют и занимаются всякими глупостями, они очень ошибаются, о чем я им и говорю.

Хорошо помня, что произошло прежде, я подозревал, что опрометчиво с ее стороны разговаривать таким образом, и я оказался прав. Только она выразительно кивнула в последний раз, как тут же четыре крохотных тоненьких существа спрыгнули с верхней ветки, в мгновение ока накинули на бед ную птицу что-то вроде травяного аркана и, не обращая внимание на протестующие крики, поволокли ее по воздуху прямо к озеру. Бросившись вслед за ними, я услышал всплеск, бульканье и невыразительный смех. Что-то стрелой промчалось у меня над головой, а я остановился на берегу озера, по которому шла рябь, и стал оглядываться. Злющая, взъеро шенная сова с трудом вылезла на берег и, остановившись у моих ног, стала отряхиваться, хлопать крыльями и шипеть такие слова, которые я не осмеливаюсь повторить.

Уставившись на меня, она наконец выговорила… причем с такой ужасной яростью в голосе, что я отпрянул:

– Нет, ты слышал? Просили прощения, что приняли меня за утку. Мало им постоянно доводить до сумасшествия и драть на части всех в округе.

От злости она начала долбить клювом траву, и – о ужас! – она попала ей в горло. Сова закашлялась так, что я боялся, что у нее лопнет какой-нибудь сосуд. Но с приступом она справилась и села, мигая и задыхаясь, но целая и невредимая.

Следовало проявить сочувствие, но я сомневался, что, будучи в таком состоянии, птица не воспримет мои слова как новое оскорбление. И мы с неловким молчанием просто смотрели друг на друга, но тут наше внимание привлек бой часов. Сначала зазвучали часы на павильоне, потом загремели часы дворца, а затем одновременно послышался звон с Лаптонской башни и Комендантской.

– Что такое? – хриплым голосом воскликнула сова.

– Полночь, насколько я понимаю, – ответил я и сверил свои часы.

– Полночь? – с удивлением закричала она. – А я настолько мокрая, что и ярда не пролечу! Вот что, возьми меня и отнеси к тому дереву. Не надо, я сама заберусь по твоей ноге, и тебе не придется просить меня об этом дважды. Давай быстрее! – И она махнула головой по направлению к стене.

– Хорошо. К тому трухлявому? – на бегу уточнил я.

– Не знаю, как вы там его называете… к тому, в котором что-то вроде входа. Быстрее! Они появятся через минуту.

– Кто? В чем дело? – Я все бежал, прижимая к груди мокрую птицу и сильно опасаясь, что споткнусь и полечу кубарем на траву.

– Скоро увидишь, – сообщила эта противная птичка. – Просто посади меня на дерево, и со мной все будет в порядке.

И, по-видимому, она оказалась права, так как, только я ее посадил, она быстро взобралась вверх по стволу и исчезла в дупле, даже не поблагодарив. Я неуверенно оглянулся. Часы на Комендантской башне все еще исполняли мелодию святого Давида, потом звякнул в третий и в последний раз колокольчик – другие колокола уже давно замолчали, – и наступила тишина, вновь послышался одинокий звук беспрестанно шумящей воды, к которому присоединился… нет, подчеркнул его еще один звук.

Почему сова так торопилась спрятаться? Этот вопрос меня, естественно, очень волновал в ту минуту. Что бы или кто бы ни приближался, я прекрасно понимал, что сейчас не время гулять по полям. Надо укрыться в тени от дерева. Что я и сделал.

История эта случилась со мной несколько лет тому назад, еще до того, как лето вступило в силу. Тем не менее я хожу иногда на спортивные площадки по вечерам, но до полуночи. И не нравится мне народ, гуляющий впотьмах – например, 4 июня. Видишь… нет, вы не видите, вижу лишь я… такие странные лица, и те, кому они принадлежат, вечно летают вокруг, да еще имеют обыкновение совершенно неожиданно подлетать к локтю или заглядывать в лицо, словно они ищут кого-то… того, кто будет крайне им благодарен, если они не найдут его. Откуда берутся они? Одни, кажется, из воды, другие из земли. Так они во всяком случае выглядят. Но я уверен, что лучше делать вид, что их не замечаешь, и не прикасаться к ним.

Да, дневную публику спортивных площадок я определенно предпочитаю той, что является после темноты.

Стенающий колодец

В 19.. году жили-были два бойскаута из отряда одного знаменитого колледжа. Звали их Артур Уилкокс и Стэнли Джадкинс. Были они одного возраста, помещались на полном иждивении в одном доме, состояли в одной дивизии и, соответственно, в одном отряде. Они были столь похожи внешностью, что инструкторов это сильно беспокоило, волновало и даже раздражало. Но, боже, как же они отличались характерами!

Именно Артуру Уилкоксу сказал с улыбкой главный инструктор, когда тот вошел в помещение:

– Ну, Уилкокс, если вы пробудете у нас еще дольше, то наш запас призов просто истощится! Вот, примите от меня эту книгу с красивым переплетом «Жизнь и труды епископа Кена» с сердечными поздравлениями вам и вашим замечательным родителям.

И именно о Уилкоксе заметил вице-президент, когда они проходили через спортивную площадку:

– Какой большой лоб у этого парнишки!

– Вот уж действительно, – ответствовал вице-провост. – Что свидетельствует о том, что в голове у него либо мозги, либо вода.

Будучи скаутом, Уилкокс получил все значки и отличия во всех видах соревнований. Значок за кулинарию, значок за составление карты, значок за спасение жизни, значок за приобретение газет, значок за то, что не хлопал дверью, выходя из класса… И многие-многие другие. О