Свежая, словно ветка пахучей сирени, и такая же тонкая и гибкая, Флора де Бугенвиль, в девичестве де Монтандр, была поистине восхитительна: золотистые волосы обрамляли ее одухотворенное лицо и голубые, похожие на летнее небо глаза. Муж ее, казалось, был навеки защищен от старости благодаря суровой жизни моряка и привычке к физическим упражнениям. Тело его было по-прежнему послушным и крепким, молодое лицо отличалось живыми глазами, а рот был всегда готов улыбнуться, обнажая крепкие зубы. Он все еще был очень похож на того самого молодого офицера, который часто бывал в доме доктора Тремэна, странствовал по лесам и был принят за своего в индейском племени, — каким его помнил Гийом.

Правда, воспоминание его было омрачено последними проведенными в Квебеке часами, когда их насильно посадили на следовавший во Францию корабль, ведь мальчик винил в этом Бугенвиля: он считал, что друг не оправдал его доверия и что, заставив его покинуть любимую страну, он совершил плохой поступок…

Его отношение к нему проявилось на свадьбе Феликса и Розы, состоявшейся за пять дней до этого, где он столкнулся с этим бывшим адвокатом высшего суда в Париже, который стал сначала пехотным полковником, а затем, совершив удивительное кругосветное путешествие, превратился, как он того и хотел, в настоящего моряка и даже командовал эскадрой. Он заговорил с ним учтиво, но чрезвычайно холодно, тогда как Бугенвиль не скрывал своего изумления.

— Гийом Тремэн? Неужели вы тот самый мальчуган, которого я давно знал в Канаде и который так любил море? Вы удивительным образом его напоминаете, точнее, это он походил на вас, подобно тому как эскиз походит на законченный портрет.

— Я и то, и другое, сударь… и с радостью пользуюсь случаем, чтобы поздравить вас с замечательными успехами! Вы, можно сказать, полностью осуществили ваши мечты?

Бугенвиль был слишком тонок и опытен в светском общении, чтобы не уловить сухой тон, жесткую манеру и враждебность в этом особом взгляде, подобного которому никогда не встречал.

— Даже не верится, — медленно произнес он, всматриваясь в худое, будто бы вырубленное лицо, — что вы действительно тот самый привлекательный мальчик. Мы были друзьями…

— Прекрасно помню, сударь. Помню и то, что просил вас о помощи, а взамен был выставлен с матерью из Квебека без всякой надежды на возвращение.

— И вы на меня за это сердитесь?

— Да. Так же, как я сержусь на англичан; как сержусь на американцев, которые, воткнув нам нож в спину, имели наглость просить короля Франции о помощи; как сержусь на…

Бугенвиль взял Гийома за локоть.

— Успокойтесь, прошу вас! Нам следует обо всем подробно поговорить, и вы поймете, что тогда у вас и госпожи Тремэн не было другого выхода… Может быть, позже, после церемонии…

Церемония же была совершенно очаровательной и проходила на фоне замка Шантелу, погруженного в добродушную прелесть деревенской свадьбы, не лишенной, впрочем, изящества. Роза, желая еще больше понравиться тому, кого сумела завоевать в нелегкой борьбе, сделалась еще тоньше и вся сияла в короне из белых цветов, из-под которой выбивались, путаясь, небольшая кружевная вуаль и ее роскошная рыжая шевелюра. Феликс был великолепен в синей с красным форме офицера Королевского флота. Ведь именно туда он должен был скоро вернуться на службу — настоящий триумф невесты, которой пришлось принести в жертву свою любовь, чтобы уговорить его на этот поступок.

— Вы так же созданы для земледелия, как я для того, чтобы стать аббатисой! — как-то заявила она ему. — Когда вы любуетесь морской стихией, то похожи на сбившегося со следа спаниеля. Вернитесь к ней! Для меня она лучшая соперница, чем женщины, к которым вас может толкнуть разочарование.

— Вы придаете столь мало значения моей любви к вам? — спросил молодой человек, не веривший своим ушам.

Мадемуазель де Монтандр одарила его своей самой очаровательной улыбкой.

— Вы меня любите, друг мой, в этом нет сомнения, но думаю, что я вас люблю еще больше. Стало быть, мне придется следить за тем, чтобы счастье вам как можно меньше изменяло. Наше благополучие станет от этого лишь крепче.

И даже больше, чем она предполагала.

Согласившись принять на себя груз тревог и одиночества, неизбежных в жизни жены моряка, Роза навсегда завоевала любовь и уважение мужа. Пока он будет плавать, она поселится в Варанвиле, которым собиралась активно заняться, дабы превратить его в уютное гнездышко, куда ему так приятно будет вернуться, и одновременно постарается сделать имение доходным, увеличив семейное богатство. С безусловной помощью Гийома, твердо решившего заинтересовать друга своими собственными делами.

Итак, пока молодожены открывали бал под раскинутым перед замком большим шатром, Тремэн и Бугенвиль встретились в тишине розария для беседы, которую мореплаватель считал столь необходимой. Он заговорил первым.

— Мне очень жаль, Гийом, поверьте, что вы таким образом расценили мои намерения, но меня это не удивило. Тогда вы были еще ребенком, и поэтому, естественно, не могли охватить всего размаха катастрофы, постигшей Новую Францию. Впрочем, смотрите! Вашего отца только что убили вместе с его другом Адамом Тавернье, мать чудом избежала смерти. Дом ваш был разрушен…

— С моей помощью! — с чувством прервал его Тремэн. — Это я сжег дом На Семи Ветрах! Я не хотел оставлять его Ришару.

— Я вас не стану в этом упрекать, но Ришар-то жил, был заодно с захватчиками, и они брали над нами верх. Я не мог вас охранять: мне нужно было ехать в Жак-Картье, затем соединиться в Монреале с шевалье де Леви, пытавшимся собрать все наши войска. Лучше было отправить вас во Францию, куда, кстати, хотела вернуться госпожа Тремэн: рано или поздно Ришар бы вас убил…

— Это еще не известно. Там у меня оставался верный друг, человек, полный решимости отомстить за убитых и расправиться с ним.

— Вы имеете в виду Коноку, не так ли?

— Да, его.

— Он сдержал слово, и я не думаю, что ваш сводный брат еще жив. Он едва дышал, когда его обнаружили на бастионе Сен-Луи, где его настиг кинжал индейца.

— Вот видите, бесполезно было нас отсылать, — торжествовал Гийом.

Бугенвиль покачал головой и ответил не сразу. Он, не спеша, достал из футляра длинную сигару, зажег ее, предложив другую своему собеседнику, но тот отказался, и задумчиво попыхивал ею, подняв голову к звездам, мерцавшим в июньском небе.

— Вам случается изредка смотреть на них? — тихо спросил он.

— Почти каждый вечер. Я, знаете ли, тоже много плавал. Вам и без меня известно, что в открытом море нет лучших спутников. К тому же я их люблю…

— Говорят, они распоряжаются судьбой каждого из нас. Вы в это верите?

— Нет. Хотите постараться мне объяснить, что это на небесах было написано: мне не суждено жить в Квебеке?

— Может быть, но главное, я ищу способа сообщить вам новость, которую вам больно будет услышать и которую предпочел бы от вас скрыть. К несчастью, теперь это уже невозможно…