— Раньше он у вас останавливался?

— Насколько я знаю, нет. Но это, несомненно, был шофер грузовика, если вас это интересует, это сразу видно, и спрашивать не надо.

Прокурор смерил фру Норстрем испытующим взглядом, прикидывая, не лжет ли она. У кого есть опыт, тому признаки вранья всегда видны. Но открытое лицо фру Норстрем выглядело ничуть не менее правдиво, чем обычно, и по нему было видно, что в своем госте и его профессии она ничуть не сомневается. Так что и прокурор в это поверил и больше к этому не возвращался.

— Ну, продолжайте, рассказывайте.

После недолгого раздумья фру Норстрем принялась рассказывать о вчерашнем неожиданном появлении адвоката Боттмера, в третьем часу пополудни. Нет, номер он не бронировал. Нет, больше она ничего не знает. Он вообще не говорил, что привело его в город.

Фру Норстрем закурила сигарету и глубоко затянулась. Потом дым долго выходил мелкими колечками из ее носа и рта.

— Посидел он в номере с полчаса, потом ушел. Я как раз тогда спускалась вниз, было ровно четыре. Не спрашивайте у меня, куда херр адвокат направился, я не имею понятия. Но где-то около шести он вернулся и пришел ко мне на кухню. Сказал, что завтра утром уезжает, завтра — это значит сегодня, первым поездом. И попросил, чтобы его разбудили в четверть шестого.

Железнодорожное сообщение Аброки с остальным миром не было особо оживленным. Первый поезд, который уходил в шесть утра, был из лучших. Сам прокурор не раз им пользовался, хотя приходилось вставать раньше обычного. Он кивнул, чтобы дать понять, что слушает.

— Ну а потом, — продолжала фру Норстрем, — он ушел к себе в номер, и о нем больше не было ни слуху, ни духу. До самого утра, когда я вошла в его номер и увидела…

— Минутку. Вечером он больше не выходил? Или кто-нибудь не приходил к нему?

— Точно я ответить не могу. Хотя я точно знаю, что после девяти ни он не выходил, ни гостей не принимал, потому что вход был заперт. Если к нам кто-то хочет попасть после девяти, ему приходится звонить.

— Если он, разумеется, не одолжил ключ, — заметил прокурор.

— Разумеется, но адвокат ключ не одалживал.

Прокурор записал, что после девяти вход был заперт, а потом попытался выпытать у фру Норстрем побольше о последнем вечере покойного. Но все его усилия были напрасны. Фру Норстрем ничего не видела, ничего не слышала, ничего не понимала и была просто воплощением удивления и неведения. Будто с неба упала, когда утром вошла в этот номер и увидела…

— Дверь в номер была заперта или открыта?

— Отперта. Но, разумеется, закрыта.

— А что со светом?

— Верхняя лампа горела, как мне кажется.

— А шторы?

— Не помню. Полагаю, были спущены. Я там ни к чему не прикасалась.

— Отлично. А что было дальше?

— Когда я увидела, что случилось, тут же пошла звонить сержанту Стромбергу, и он сказал мне, что думает…

— Не важно, что он думал. Но что подумали вы, фру Норстрем?

— Я подумала, что постояльцам так вести себя просто непозволительно…

В дверь постучал сержант Стромберг.

— Я свое дело сделал.

— Я тоже, — откликнулся прокурор Эк и захлопнул записную книжку.

— Мог, но крайней мере, заплатить за номер, прежде чем вешаться, — сердито буркнула фру Норстрем. — Кто мне теперь оплатит счет, скажите?

Никто ей не ответил.

Прокурор Эммерих Эк вырос в деревне, но служил уже в городе. Так что он умел разговаривать с селянами по-деревенски, а с коллегами-профессионалами — на полицейском жаргоне.

Он был хорошим и честным чиновником. В его кабинете царил образцовый порядок, на столе ни одной посторонней бумаги; единственным отступлением от инструкций была ваза с ноготками. Перед обедом их принесла жена, чтобы скрасить ему рабочий день, который обещал стать длиннее обычного.

Канцелярия прокурора располагалась в старом деревянном доме на Длинной улице. Из кабинета районного прокурора открывался вид на соседский яблоневый сад. Этот вид стимулировал мысли и наблюдения за тем, как растут деревья, как они цветут, плодоносят, как с них собирают урожай. Прокурор Эк вел обо всем этом записи и сравнивал их с данными прошлых лет.

Районный прокурор, почти как Господь Бог, един в трех лицах: он одновременно судебный исполнитель, обвинитель и шеф полиции. И обязанности всех трех так совпали, что весь день полетел кувырком. Но последние часы перед уходом домой прокурор Эк собирался посвятить решению загадки смерти в маленькой гостинице на Коровьей улице.

В одном из отложенных им писем нашелся адрес сестры покойного. Супруга видного военного жила в столице. Сразу по приходе в канцелярию он снял трубку и позвонил ей. Грустную весть та приняла, как настоящая светская дама, подумал прокурор, — с достоинством и самообладанием. Опомнившись от потрясения, сказала, что брата выпустили из тюрьмы всего три дня назад, которые он провел у нее. О цели своей поездки в Аброку он говорил весьма сдержанно, но что-то в том смысле, что должен встретиться там с приятелем. И по нему никак не было видно, что ему надоело жить.

Кроме писем, в бумажнике адвоката не нашлось ничего интересного. Но не было в нем и того, что напрасно искал прокурор, — обратного билета.

Из всех обнаруженных следов верное направление следствию мог дать, прежде всего, шнур. Каждый шнур имеет свои особенности, их плетут самыми разными способами из самых разных волокон, так что если повезет, удастся выяснить, откуда он взялся. Этот шнур от прочих отличали еще и пятна красной краски. Пятна засохли на шнуре на равных расстояниях; это можно было объяснить тем, что шнур лежал смотанным в клубок, когда на него попала краска.

Если делать анализ пятен на шнуре официальным путем, пройдет немало времени. Но прокурору хотелось поскорее узнать, в чем там дело. Так что он отправился со шнуром к городскому аптекарю, с которым раз в неделю играл в бридж, и по-дружески попросил его быстренько разобраться.

Аптекарь посмотрел на пятна и согласился, пообещав, что через некоторое время ему позвонит. Обещанное время наступило, и прокурор начал терять терпение, но тут зазвонил телефон.

— Все, как я и думал с самого начала, — услышал он голос аптекаря. — Пятна от сурика.

— Сурика?

— Ты же знаешь, этой краской красят лодки и яхты ниже ватерлинии.

Прокурор положил трубку. Разумеется, он знал, что такое сурик, но даже не предполагал, что на шнуре окажутся именно его следы. Пока это ему ни о чем не говорило. Когда он вновь взялся за работу, кто-то постучал в дверь. Это был Джо — молодой, румяный и ретивый полицейский.

— Садись, Джо! — любезно пригласил его прокурор.

Джо посылали в город выяснить, что делал Боттмер с четырех до шести, в то время, когда его не было в гостинице. Вообще-то это была задача для криминалиста, на которую квалификации Джо явно не хватало. Но парень был исполнителен и честолюбив, большую часть свободного времени он посвящал дальнейшей учебе, и казалось, что собирается добиться многого. Прокурор взял Джо и его карьеру под отцовскую опеку, да и, по мнению Стромберга, молодой полицейский вполне мог с такой задачей справиться. Для надежности его предупредили, чтобы он только выяснил, какие были у Боттмера планы, но не расспрашивал тех, с кем тот разговаривал. И вот теперь Джо докладывал.