К тесному кружку зрителей, обступивших со всех сторон тех, кто первым пошел плясать бурре, прибавилось еще народу, когда в танец вступила прелестная Роза вместе с Долговязым Мукомолом. Они были самой красивой парой на празднестве, и их уверенный и легкий шаг как бы Электризовал все остальные пары. Мельничиха не могла удержаться от того, чтобы не обратить на это внимание матушки Бриколен, и даже добавила, что это сущее несчастье, когда двое молодых люден, таких славных, таких красивых, не предназначены друг для друга.

— Коли взять к примеру меня (то есть что касается меня), — решительно ответила старая арендаторша, — то будь моя воля, я бы не стала думать да гадать, потому как имею убеждение, что с твоим парнем моя внучка была бы много счастливее, чем с кем другим. Я знаю, что Большой Луи любит ее; да это просто видно, хотя у него хватает ума ничего про свою любовь не говорить. Но что тут поделаешь, милая моя! У нас дома только и думают, что о деньгах. Я в свое время сделала глупость — передала все, что у меня было, сыну, и с той поры мне говорить с ними — ровно слова на ветер бросать. Не оплошай я так, сегодня была бы я вправе выдать Розу замуж по своему выбору и дать за ней приданое. Но у меня остались в запасе только любовь да жалость, а это У нас товар но ходкий.

Несмотря на ловкость Розы, которая ухитрялась, переходя от группы к группе, избегать встречи с матерью и оказываться то рядом со своим другом, то напротив него, госпоже Бриколен с ее компанией удалось все же перехватить девушку и замкнуть ее в свой круг. Кузены Розы вынудили ее плясать с ними без передышки, а Большой Лун предусмотрительно удалился, чувствуя, что при малейшем столкновении кровь ударит ему в голову и он может выйти из себя. Его очень старались поддеть обидными шуточками, но ясный и смелый взгляд его больших серых глаз, его презрительное спокойствие и могучее телосложение заставили осечься чересчур задиристых Бриколенов, Однако когда мельник отошел от них, они отвели-таки душу, и Роза с большим удивлением услышала суждения своих сестер, невесток и многочисленных кузин о Большом Луи. Они в один голос заявляли, что у этого долговязого парня глупый вид, что танцует он неуклюже, что он очень много мнит о себе и что ни одна из них не стала бы танцевать с ним, хоть золотом ее осыпь. Роза обладала изрядным самолюбием. Слишком упорно старались развить в ней это дурное свойство характера, чтобы она не становилась порой его жертвой. Ведь все было сделано для того, чтобы внушить ей низменные чувства и испортить ее добрую и искреннюю натуру. И если в этом мало преуспели, то лишь потому, что не все души поддаются порче и не над всеми зло способно приобрести власть. Тем не менее Розе было больно слышать, как настойчиво и беспощадно поносят человека, который ее любит. Она надулась, не решалась больше и думать о том, чтобы потанцевать с ним еще, и, объявив, что у нее болит голова, отправилась домой, на ферму, перед тем еще напрасно поискав Марсель, чье влияние, как она чувствовала, вернуло бы ей уверенность и спокойствие.

Марсель ждала мельника в нижнем конце церковной площади, точно в указанном им месте. Он появился ровно в два часа и вошел в калитку расположенного рядом тенистого садика, сделав ей знак следовать за собой. Это был заурядный деревенский садик, не ухоженный и потому особенно прелестный, густо заросший зеленью. Марсель пересекла его и, пройдя сквозь живую изгородь, вступила во двор при хижине — одной из самых бедных хижин в Черной Долине. Двор замыкался с одной стороны домишком, с противоположной — садиком, а с двух других сторон — покрытыми соломой хворостяными навесами для кур, двух овец и козы, составлявших все богатство хозяина, настоящего сельского пролетария, зарабатывавшего своим трудом лишь хлеб насущный и не владевшего ничем — даже жалкой лачугой, в которой жил, и садом, который выращивал. Внутри хижина имела такой же убогий вид, как и снаружи, но Марсель отметила про себя чрезвычайную опрятность помещения и восхитилась мужеством хозяйки, явно стремившейся хоть таким способом бороться с ужасом нищеты. На неровном, в кочках, земляном полу не было ни соринки; скудная обстановка до того сверкала чистотой, что, казалось, она покрыта лаком. Вымытая глиняная утварь была аккуратно развешана по стене и расставлена по полкам. У большинства крестьян Черной Долины самая крайняя, самая беспросветная нищета не кричит о себе и имеет благообразный вид благодаря этой постоянной, настойчивой заботе о чистоте и порядке. Деревенская голь трогательна в своей сердечности. С бедняками можно жить душа в душу. Они не только не внушают отвращения, но вызывают сочувствие и известное уважение. Как мало нужно было бы им уделять от излишков, которые есть у богачей, чтобы устранить из их жизни горечь, скрываемую за видимым благородным спокойствием!

Эта последняя мысль возникла у Марсели и отозвалась болью в ее сердце, когда она увидела шедшую ей навстречу хозяйку дома, которая держала на руках ребенка и была окружена еще тремя детьми, цеплявшимися за ее передник. Пьолетта — так звали хозяйку (иначе — Полина) — была еще молода и красива, хотя уже несколько поблекла, истощенная тяготами материнства и вынужденным отказом от самых необходимых для жизни продуктов. Каково жить трудящейся женщине, кормящей матери, если ей никогда не достается ни мяса, ни вина, ни даже овощей! Дети, однако, отличались превосходным здоровьем, и лицо матери, хотя и бледное, с бескровными губами, озарялось мягкой, приветливой улыбкой.

— Добро пожаловать, сударыня, прошу садиться, — сказала Пьолетта, пододвигая к Марсели плетеный соломенный стул, покрытый чисто выстиранной холщовой салфеткой. — Господин, которого вы ожидаете, уже был тут до вас и решил покамест походить посмотреть на гулянье, но он скоро вернется. Вот беда: хотелось бы вас угостить как полагается, да нечем… Полакомитесь, прошу, хотя бы этими сливами — они прямо с дерева, и орешками, может, не побрезгаете. А ты, Большой Луи, не отведаешь слив из моего сада? Рода бы винцом тебя попотчевать, да ведь ты Знаешь — лозы у нас нет, и кабы не ты, не было бы порой и хлеба.

— Вам очень трудно живется? — спросила Марсель, незаметно опуская золотую монету в карман девочки, которая с удивлением дотронулась до ее черного шелкового платья. — И Большой Луи помогает вам? Он ведь сам не богат…

— Он-то? — промолвила Пьолетта. — Да он самый добрый человек на свете! Кабы не он, мы бы померли от голода и холода за последние три зимы; но он дает нам муку, дрова, одалживает лошадей, когда, бывает, кто-нибудь у нас занедужит и надо съездить на поклон к святому угоднику, он…

— Полно тебе, Пьолетта, представлять меня этаким ангелом-хранителем, — сказал мельник, перебивая ее. — Вот уж, в самом деле, заслуга, что я не оставляю в беде такого дельного работника, как твой хозяин.

— Дельного работника! — воскликнула Пьолетта, качая головой. — Бедный мой муженек! Господин Бриколен на всех углах твердит, что он человек никудышный, потому как слабосильный он…

— Но он делает все, что может! А мне по душе люди старательные — потому я всегда их и нанимаю.

— Зато господин Бриколен и говорит, что тебе вовек не разбогатеть да что у тебя, верно, ум за разум зашел, коли ты нанимаешь таких хилых себе в работники.