Российская сторона прекрасно видела и знала подобные стратегии символического выражения критики в свой адрес. Царские чиновники в своем перманентном поиске польской подрывной деятельности зачастую вводили строжайшие ограничения даже в мелочах344. Так, в преддверии визита Николая II в Царство Польское в 1897 году цензоры даже в предложении одной варшавской делегации преподнести царю хлеб и соль не на подносе, а в чаше усмотрели символический акт отграничения поляками себя от России. Ибо какое другое намерение могло стоять за этим предложением, если на остальной части Российской империи символические дары гостеприимства подавались гостю всегда на подносе? Цензоры настояли на соблюдении этого общеимперского стандарта и категорически запретили полякам пойти символическим особым путем. Кроме того, намерение членов польской делегации преподнести царю дар от города Варшавы с надписью на польском языке было истолковано как хитроумный жест, с помощью которого поляки хотят указать на самостоятельность своей территории. Поэтому данное предложение было резко отклонено, а тому, кто должен был выступать от имени польской депутации, дали четкое указание произносить речь только на русском языке345.

Таким образом, царские цензоры постоянно связывали любые символические действия и формулировки с фундаментальной дискуссией по «польскому вопросу». В таком климате недоверия пространство для публичного высказывания мнений было весьма ограниченно. Поэтому для политических и критических рассуждений приходилось искать иные средства коммуникации, помимо печати: ни варшавская пресса, ни местная литература не могли в условиях предварительной цензуры стать точками аккумуляции польских мнений. Это проявилось и в том, что Варшава не превратилась в крупный центр литературно-публицистического производства. Несмотря на то что столица Царства Польского была третьим по величине городом Российской империи, до 1900 года она не входила и в десятку важнейших центров издательско-полиграфической отрасли. Большинство польскоязычных периодических изданий, выходивших в стране, печаталось не в Варшаве. Даже выбор книжных магазинов в городе был весьма невелик: до 1875 года их общее количество не превышало и тридцати пяти. Еще хуже обстояло дело в провинции: здесь из‐за суровой цензуры польская пресса влачила самое жалкое существование346.

В 1890‐е годы ситуация в польских городах изменилась, поскольку и там появились техника и логистика для современной массовой печати. Благодаря этим нововведениям увеличивались как тиражи, так и ассортимент периодики, прежде всего в Варшаве347. Но материалы Цензурного комитета свидетельствуют о том, что он по-прежнему контролировал быстро растущий рынок газет и мнений. Хотя цензорам в 1897 году и приходилось читать очень много, они по традиции тщательно обрабатывали и документировали все подвергаемые цензуре издания – это указывает на то, как невелико еще было количество проблемных случаев на рубеже веков. Роскошь быть педантичным орган, имевший от восьми до десяти штатных сотрудников, мог себе позволить только в условиях довольно нединамичного и, во всяком случае, небогатого конфликтами рынка книг и периодики. Очевидно, акторы с польской стороны осознавали, как мало раздвинулись границы того, что разрешалось говорить и писать, даже в наиболее либеральные времена – при генерал-губернаторе Имеретинском. Документы цензурного ведомства показывают, что фронтального опробования новых пространств высказывания не происходило и конфликтов между цензорами и выразителями общественного мнения в 1890‐е годы не было.

И только когда авторитет государственной власти пошатнулся во время революции 1905 года, в «дни свободы» после провозглашения Манифеста 17 октября, а также после выхода в 1906 году новых законодательных положений о печати ситуация стала заметно меняться. Окончательно традиционный порядок в Привислинском крае смешался, когда в 1909 году было отменено военное положение. Теперь и в Варшаве газетный рынок стал стремительно расширяться. Протоколы Цензурного комитета после 1909 года свидетельствуют о том, что этот орган, штат которого почти не увеличился, потерял контроль над ситуацией, столкнувшись с валом газет, журналов и других публикаций, а также со значительным увеличением количества публичных мероприятий и собраний: уже в 1908 году Комитет по делам печати зарегистрировал в общей сложности около ста периодических изданий, выходивших в Варшаве. А за один лишь 1912 год сотрудникам цензурного ведомства, числом десять–двенадцать человек, пришлось просмотреть более 3,4 тыс. публикаций только в газетах и журналах. При таком потоке материала даже особый уполномоченный по надзору за прессой, которого в эти годы назначал варшавский генерал-губернатор, не мог оказать комитету серьезную помощь348.

Работа царской цензуры была затруднена не только из‐за возросшего количества публикаций: новая правовая ситуация тоже значительно затрудняла цензурную деятельность. После отмены тех дополнительных административных полномочий, которыми в условиях военного положения обладал генерал-губернатор, конфискацию печатных материалов, вызвавших возражения цензуры, приходилось обосновывать в суде, а для этого нарушение общеимперских уголовных законов должно было быть зафиксировано документально. Здесь не только судьи оказывались ненадежными исполнителями административных распоряжений, но и сам прокурор иногда вынужден был напоминать Комитету по делам печати об «отсутствии незаконных пассажей» в конфискованных произведениях и давать распоряжение о том, чтобы печатные издания, выведенные из оборота согласно судебному предписанию, были выпущены в продажу349.

Авторитет цензурных инстанций был сильно поколеблен, однако разница в свободе развития публичной сферы, существовавшая между Варшавой и крупными русскими городами, не исчезла, поскольку напряженная политическая ситуация в Привислинском крае заставляла царских чиновников и в последние предвоенные годы следить за местным рынком мнений гораздо внимательнее, чем это делалось в Петербурге или Москве. Поэтому и после 1909 года в Царстве Польском не получали цензурного разрешения издания, которые во внутренних областях России свободно продавались в книжных магазинах. Так, в апреле 1911 года Варшавский комитет по делам печати конфисковал книгу польского депутата Думы, Любомира Дымши, в которой автор критически отозвался о создании отдельной Холмской губернии. Тот, кто хотел легально приобрести работу Дымши о «холмском вопросе», должен был бы отправиться за ней на берега Невы: здесь эта книга уже год как свободно продавалась350.