— Террорист Мухаммед.

— Я боец. Воин. Только когда-то я сражался за деньги, теперь во имя веры. Я нашел себя. Применил талант, что даровал мне Аллах, по назначению. И мне захотелось помочь тебе сделать то же самое. Пожалуй, ты был мне наиболее близок из всех родственников. Если бы Одуванчик умел ценить людей так же, как Мухаммед, он полюбил бы тебя.

Он прошествовал к шкафу с посудой, открыл его и взял с полки чашку и пакет с чаем.

— Ты хорошо ориентируешься в моем доме, — заметил Зура.

— Так я тут не первый раз. — Мухаммед включил чайник. — Я хозяйничал здесь, когда ты был на работе. Тогда и устроил тайник под плинтусом и попался на глаза старой грымзе тете Розе.

— Почему ты не уехал, когда киллер убрал твоего двойника?

— Его я застрелил.

— Как это? Ты убил… Самого себя?

— Точно.

— Но зачем?

— Тот, кого наняли, чтобы меня убрать, оказался полным профаном. Я его чуть ли не за ручку привел к этому дому. Окно открыл, чтоб удобно было «меня» убивать. Но у него все не получалось. Пришлось взять его обязанности на себя. Мне нужно было срочно «умереть». Я не сомневался, что ты, найдя труп брата, вызовешь полицию и весть о том, что Мухаммед (кое-кто в городе знает, что я Гио Ристави) мертв, дойдет до человека, желающего мне смерти. Тот решит, что меня убил кто-то другой, так как врагов у меня туча, и отстанет.

— Но Дато все испортил, да?

— Мне показалось вначале, что испортил. Но в принципе результат оказался таким же. Просто весть до Папы дошла иным путем. Мухаммед мертв!

— Ты мертв. У тебя куча дел где-то за границей. Так почему ты здесь?

— У меня тут интерес появился. Денежный. Вернее, он был и раньше, но я решил, говоря языком карточного гадания, что сердце мое не успокоится.

— То есть денег ты не добудешь?

— Да. Но у меня появилась надежда. А еще я пока не убил человека, жизненный путь которого поклялся прекратить. Но это так — дело не трудное. Я бы давно его шлепнул. Коль все равно задерживаюсь, сделаю это позже. Ираклий никуда от меня не денется. Теперь-то его дядя решил, что я мертв, и перестанет его прятать.

— Ираклий, дядя… Кто это?

— Не забивай себе этим голову! — Чайник, щелкнув, выключился. Мухаммед залил пакетик «Ахмата» кипятком. — Лучше думай о творчестве. У тебя хорошо пошел роман обо мне. Допиши, издай, я буду первым, кто его купит.

— Все террористы тщеславны или только ты?

— Ты думаешь, что я так поверхностен, — покачал головой Мухаммед. — Навешиваешь ярлыки, как какой-нибудь тупой обыватель. Ты же человек мыслящий. Прочтя мой дневник, какие выводы ты сделал?

— Я жил бок о бок с монстром.

— Еще?

— Все!

— Я переоценил тебя. Увы. Значит, ты не сможешь написать правильную книгу.

— Не понимаю, о чем ты?

— Мой дневник — все равно что снимок узи, понимаешь? Беременным их делают, чтоб посмотреть, как развивается плод. Я был зародышем, когда делал записи. А появился на свет, лишь придя к вере.

— И сразу перестал вести дневник.

— Вот! Начинаешь мыслить правильно. — Он отхлебнул чаю, но обжегся и отставил чашку. — Я не террорист, я борец. Причем не тщеславный совершенно. Просто люди однобоко судят о нас. Но ты, я надеялся, сможешь продемонстрировать им другую сторону медали.

— Твою как ни поверни… Ты убийца, Гио. Монстр. Ты убивал всегда. Сначала из-за денег, потом во имя веры. По большому счету какая разница, что толкает человека на преступление?

— Я запрещаю тебе писать книгу!

— Все равно напишу. Если ты против, убей меня сейчас. Не знаю, запомнится тебе этот «секс» или нет (хотя это же «инцест», куда уж ярче?), мне все равно.

Мухаммед посмотрел на Зураба так пристально, как не смотрел ранее.

— Тебе настолько обрыдла жизнь?

— Впервые за долгие годы я почувствовал ее вкус.

— Тогда живи… брат! — И он усмехнулся. — Но учти, я убью тебя, если мне не понравится книга.

— А ты в курсе, что сейчас Дато, Папа и… наверное, дядя Ираклия, которого ты собрался убрать, разрывают «твою» могилу?

Рука, тянувшаяся к чашке с чаем, замерла.

— Значит, не поверил старый упырь, — пробормотал Гио. — Что ж… Мог бы догадаться.

Мухаммед вытащил из кармана шапочку и темные очки. Прикрыв голову и глаза, направился к двери.

— Выйду традиционно, — бросил он на ходу. — И не забудь, братец, главного.

— Ты о чем?

Мухаммед у двери обернулся и, ткнув пальцем в Зуру, проговорил:

— Не понравится роман — убью!

Они забрались довольно далеко. Маша не думала, что Ираклий повезет ее в Кахетию.

Но когда он показал ей место, которое выбрал для пикника, Маша поняла, что они не зря преодолели восемьдесят километров. Горы, небо, сочная зелень трав и листвы и ручеек, журчащий среди камней. Пейзаж так и напрашивался на рекламный плакат о красотах Грузии.

Они поели и выпили чудесного домашнего вина. Совсем чуточку, по бокалу. Потом перешли на сок. А в завершение трапезы полакомились карамельным латте. Его Ираклий, купив, перелил в термос.

— Ну, что, Машенька, не жалеешь, что поехала со мной?

— Нисколько.

— Красиво, правда?

— Фантастически.

— И все же ты не особенно довольна.

— Почему? Мне все очень нравится.

— Это здорово. Я ведь для тебя стараюсь. — Он подвинулся ближе к Маше. — Можно, я признаюсь? — Она пожала плечами. — Я как тебя снова увидел, так покой потерял. Все прежние чувства всколыхнулись. Беда просто. Ты как будто все та же. Вернее, была. Сегодня другая.

— Не нравится мой новый образ?

— Нет, ты очень стильная. Но мне ты больше нравилась с длинными волосами. Возможно, потому что такие были у девочки, которую я полюбил… — Он потянулся рукой к ее волосам, но Маша отстранилась.

— Ираклий, теперь моя очередь сделать признание, — решительно проговорила она. — Я, возможно, дала тебе ложную надежду, и ты решил, что мы будем встречаться…

— Я на это надеялся.

— Я готова к дружеским отношениям, извини. Если тебя они устроят, я буду рада. Если нет, тогда этот пикник будет последним.

Его лицо помрачнело.

— Это все из-за Давида Ристави?

— И да, и нет.

— Не повторяй старых ошибок…

— Если я тебя расстроила, извини. Но мораль мне читать не надо. Я взрослая девочка и знаю, что делаю.