— Ты хочешь мне что-то сказать? — спросил Дато, первым нарушив молчание.

— Нет. С чего ты взял?

— Ты так смотришь…

— Как?

— Со значением.

Она покачала головой. Дала понять, что ему показалось. На самом деле в ее взгляде наверняка читалось желание. Она безумно хотела Дато, он всколыхнул все чувства, что бушевали в ней раньше, но улеглись с годами. Маше казалось, что она его по-прежнему любит…

Наверное, именно казалось!

Она не думала о высоких чувствах. Ей почти сорок. Как говорила героиня любимого фильма «Любовь и голуби»: «Кака така любовь? Ну не знаю…» А вот желание Машу переполняло. Дато был ее первым мужчиной. Он лишил ее девственности и подарил первое наслаждение. Интересно, сейчас ей будет с ним так же хорошо? Или лучше? Ведь он набрался опыта. Да и она раскрылась. Одно дело заниматься сексом в шестнадцать-семнадцать, другое — в зрелом возрасте. Кайф сильнее!

У Маши было очень мало мужчин. Пальцев на руках хватило бы, чтоб посчитать их. И все же… пусть немного, но не один. И даже не пять. А лучше Дато не было…

— Можно я признаюсь? — услышала она его голос.

— В чем?

Дато не сразу ответил.

— В чем? — повторила вопрос Маша.

— В любви… Теперь понимаю, что то чувство, которое я к тебе испытывал, было не просто первым, ярким, самым сильным… а единственно настоящим!

— Хочешь сказать, что, кроме меня, никого не любил?

— Нет, не это… Жену любил. И до нее еще одну девушку. У нас роман недолгий был. Но такой, что трясло обоих, как в лихорадке. Только побоялась она со мной связываться, я тогда криминалом занимался. Между мной и сынком дипломата выбрала, конечно же, упакованного парня. Страдал, не спорю. И долго ее забыть не мог. Но встретил как-то через семь лет — и ничего… Как будто не любил, не страдал. Чужая! И супругу свою бывшую из сердца выбросил. То есть, забыв, забыл… — Давид поморщился. Ему не нравилось объяснение, которое он дал своим чувствам, но не мог выразиться иначе. Увы, он не Зура и не умеет из слов сплетать красивые узоры.

— Я понимаю, о чем ты.

— Правда?

— Да. Я тоже влюблялась три раза. И один роман был, как твой, недолгий, но яркий. Мы с тобой как будто дублировали друг друга, — хмыкнула она. — Но уже через полгода я начисто его из памяти выбросила. Забыв, забыла. Окончательно. Без последствий. Он, например, очень любил жвачку со вкусом апельсина. И первые дни после расставания я не могла видеть ее в продаже, сердце екало. Любой цитрусовый запах вызывал ассоциации. Но все прошло через несколько месяцев…. — Маша махнула рукой. — Однако все годы, прошедшие с нашего с тобой расставания, я не съела ни единой хурмы. Потому что, откусывая ее, я представляла наши с тобой поцелуи. От пончиков я не отказалась, но всегда ем их с легкой грустью. У меня даже лицо меняется, как оказалось. Об этом мне сказала подруга. «Ты, Маша, как те мыши, которые плачут, но дожирают кактус!» Она думала, что я поправиться боюсь, вот и кисну, поедая их.

Дато встал с дивана и двинулся к Маше.

Она, как зачарованная, смотрела на него.

Подойдя, он прижался бедрами к ее согнутым в коленях ногам. Взял ее лицо в ладони. Нежно провел подушечками пальцев по щекам… и остановился на губах.

— Созданы для поцелуев… — Он всегда это говорил. И Маша полюбила свои губы. В детстве она их ненавидела, считала слишком полными, а свой рот лягушачьим.

Маша разомкнула губы и легонько куснула палец Дато. Его глаза сверкнули. Как у кота. А скорее тигра. Давид, когда возбуждался, становился похожим на дикое животное.

Его руки переместились на ее колени. Разомкнув их, Дато втиснулся между ее ног. Маша чувствовала жар его тела через одежду. Она ждала поцелуя. Но Давид не торопился. Просто смотрел на нее, лаская одним лишь взглядом. В итоге она сама потянулась к нему губами. Он так и не побрился, и растительность на лице начала завиваться. Она была мягкой, приятной и немного щекотала губы.

Дато обвил руками ее бедра, притянул Машу к себе. Сняв ее с подоконника, понес на кровать. Раньше он был очень горяч и нетерпелив. Теперь не спешил. Положив Машу, он стал медленно раздевать ее (в юности срывал одежду трясущимися руками). Затем разоблачился сам.

Его тело было прекрасным. Он оставался по-прежнему стройным, но потяжелел. И волосы, что росли у него семнадцатилетнего только на груди, теперь покрывали мускулистый живот.

Дато лег на Машу, принялся целовать ее лицо, затем тело. Грудь у нее оставалась такой же маленькой и упругой, как раньше. Кормление никак не сказалось на ней. И она не смущалась, когда Дато ласкал ее. Но когда он опустился ниже, она занервничала. Живот ее пересекал шрам от кесарева. Он был аккуратным и совсем не портил ее, Маша напряглась не из-за этого. Дато наверняка поймет, после какой операции шрам появился. И спросит…

А ей не хотелось откровенничать с ним…

Только заниматься любовью.

— Иди ко мне, — прошептала она. — Я хочу смотреть в твои глаза…

Дато внял ее просьбе.

Она впилась взглядом в его глаза, губами в рот, ногтями в спину. Никаких других ласк…

К чему они?

Она уже готова!

И он не заставил себя ждать. Ворвался в нее, как раньше, напористо, резко, с рычанием.

Маша выгнулась дугой, стремясь к нему всем своим существом, не только лоном, но и сердцем, которое сейчас находилось на одном уровне с сердцем Дато и билось с ним в унисон…

* * *

Нос щекотали волосы на груди Дато. Они лежали, тесно обнявшись. Он на правом боку, она на левом. Он обвивал ее руками, она просунула одну ногу между его колен, вторую закинула на бедро. Сплелись, как две лианы. С Романом, своим мужем, Маша никогда так не спала. После секса они обычно откатывались друг от друга, а если соприкасались, то только руками. Муж говорил, что она пинается, поэтому он держится от нее на расстоянии. А она не любила его объятий, потому что в них жарко. Последние годы они вообще спали в разных комнатах. Сексом занимались, да. Не часто, но регулярно. А вместе не спали! Отдельно удобнее.

Сейчас, находясь в постели с Дато, Маша умирала от жары. И ей было тяжело под его руками. Да еще волосы, щекочущие нос…

Но она не хотела откатываться на край кровати, а тем более уходить в другую комнату.

Маша чуть отдалилась от Дато и приготовилась снова погрузиться в сон, когда зазвонил телефон.

— Мой? — хрипло спросил Давид, не разлепляя век.

— Да. У меня другой сигнал.

— Плевать, пусть звонит.

— А если что-то важное?

Он со стоном поднялся. Раньше Дато просыпался с огромным трудом. Его порой приходилось водой обливать, чтоб заставить открыть глаза. Судя по всему, с годами мало что изменилось. Сейчас, например, он, едва приоткрыв один глаз, хлопал по карманам джинсов, хотя звук явно шел из другого места. Маша помнила, что телефон Дато засовывал в куртку, которая висела на дверной ручке.