Обычный день в магазине для тех, кто трудится на ранчо. Ни одного покупателя, только два продавца, оба белые, лет тридцати. Один в сером спортивном костюме, другой — в джинсах и черной футболке с изображением «харлея-дэвидсона». Оба курили, не обращая на меня никакого внимания.

Я принялся оглядываться по сторонам, и мой взгляд остановился на ремне из выделанной воловьей кожи, который мне понравился. Я положил его на прилавок и расплатился. Меня обслужил Харлей в футболке, который не смотрел мне в глаза и не произнес ни одного слова. Когда он протянул мою кредитную карточку, я раскрыл бумажник и показал свой жетон консультанта полицейского управления Лос-Анджелеса с эмблемой конторы внизу. Вообще-то его следует прикалывать к одежде, и он ни на что не годится, в особенности если присмотреться повнимательнее и сообразить, что я даже не полицейский. Но мало кто это делает, и Харлей не стал исключением.

— Полиция? — спросил он, когда я закрыл бумажник. Он носил не слишком аккуратную стрижку, длинные усы, свисавшие до самого подбородка, и разговаривал гнусавым голосом. Тощие руки покрывала выцветшая татуировка.

— Я подумал, что вы сумеете мне помочь, — заявил я.

— Как?

Спортивный Костюм поднял голову. Он был на пару лет моложе Харлея: светлые волосы коротко острижены, квадратный подбородок, красное лицо. Приземистый, со спокойными глазами. Я решил, что он бывший военный.

— Я хочу задать вам несколько вопросов про одного человека, который у вас работал некоторое время назад. Его звали Пирс Швинн.

— Про него? — переспросил Харлей. — Его тут нет уже сколько… пару лет?

Он взглянул на Спортивный Костюм.

— Пару, — подтвердил тот.

Харлей выразительно посмотрел на ремень.

— Вы купили его, чтобы с нами подружиться, или еще зачем-нибудь?

— Я купил его, потому что он мне понравился, — ответил я. — Но я не против и подружиться. Что вы помните про Швинна?

Харлей нахмурился:

— Когда он здесь работал, он был самым настоящим отбросом. Что с ним случилось?

— Вы его видели с тех пор, как он перестал у вас работать?

— Может, один раз видели, — ответил он. — А может, нет. Если он и приходил, то скорее всего с женой… верно? — Еще один вопрос в адрес Костюма.

— Наверное.

— А в чем дело? — спросил Харлей. — Что он натворил?

— Ничего. Всего лишь внутреннее расследование. — Я почувствовал себя ужасно глупо, если не сказать — преступно. Но если Майло может рисковать и нарушать правила, значит, могу и я. — Итак, мистер Швинн работал здесь пару лет назад?

— Совершенно верно, — презрительно улыбнувшись, ответил Харлей. — Если это можно назвать работой.

— А что, нельзя?

— Приятель, — сказал он и облокотился о прилавок, — я вот что вам скажу: это был подарок. Ему от нашей мамы. Магазин принадлежит ей. Он жил в квартале отсюда, в «Счастливой ночи». Мама его пожалела и позволила у нас убирать, и даже кое-что платила.

— Мотель «Счастливая ночь»? — спросил я.

— В квартале отсюда.

— Значит, ваша мать его пожалела, — повторил я.

— У нее доброе сердце, — сказал Харлей. — Правда, Роджер?

Костюм кивнул, затянулся и усилил звук Тревиса Тритта. Великолепный голос певца звучал исключительно жалобно. Меня он убедил.

— У Швинна были друзья? — спросил я.

— Нет.

— А как насчет Мардж — той женщины, что вышла за него замуж?

— Она иногда приезжает за кормом, когда у нее заканчивается запас того, что она покупает оптом, — ответил Харлей. — Да, она вышла за него замуж, но это означает, что она стала его женой, а не другом.

И когда же ты намерен поступить в юридический колледж, приятель?

— Мардж познакомилась с ним здесь, — сказал я.

— Наверное. — Харлей нахмурился. — Ее я тоже довольно давно не видел.

— Может, она заказывает корма через Интернет, как и многие другие, — предположил Роджер. — Нам приходится с этим мириться.

— Да уж, — равнодушно поддержал его Харлей. — Слушайте, ну все-таки почему вы о нем расспрашиваете? Он что-то сделал?

— Нет, — ответил я. — Он умер. Упал с лошади несколько месяцев назад.

— Понятно. Она про это не говорила. Мардж не говорила.

— А когда вы видели ее в прошлый раз? Харлей посмотрел на Роджера.

— Когда я видел ее в прошлый раз? Роджер пожал плечами:

— Четыре или пять месяцев назад.

— Большинство здесь заказывают все, что им нужно, у поставщиков, — сообщил Харлей. — И по Интернету. У нас дела идут не так чтобы очень.

— Итак, Мардж была тут после того, как Швинн умер, но ничего про его смерть не сказала.

— Видимо… но поклясться не могу. Слушайте, я точно не помню.

Роджер снова пожал плечами.

— Мардж вообще не слишком разговорчивая. Точка. Тревис Тритт получил свою порцию аплодисментов, и

его сменила Пэм Тиллис, которая принялась рассказывать про «Неприступную королеву».

— Речь идет о наркотиках или что-нибудь вроде того? — спросил Харлей.

— А почему вы спрашиваете? Харлей заволновался.

— Вэнс имел в виду, — ответил за него брат, — что «Счастливая ночь»… ну, про нее все знают. Люди туда селятся, а потом уезжают. Хотите оказать нам услугу? Уберите их оттуда. Наш квартал когда-то был приличным местом.

Я оставил машину на парковке около магазинчика, а сам отправился пешком к мотелю. Серое здание на двенадцать номеров, оштукатуренное и выстроенное в форме буквы «С», имело внутренний дворик и выходило на улицу. Дворик был выложен потрескавшимися кирпичами и выглядел так, будто никто не предполагал, что сюда будут заезжать машины, однако я увидел четыре грязные малолитражки и такой же грязный грузовик с кузовом, накрытым брезентом. Контора располагалась справа — крошечная квадратная каморка, где пахло потом, как в спортивном зале; там сидел молодой бритоголовый испанец в расшитой стеклярусом голубой ковбойке с кроваво-красным кантом. Впрочем, жирные кляксы под мышками и россыпь пятен цвета кетчупа на груди несколько портили впечатление от столь грандиозного образца портновского искусства. Поверх рубашки красовался тяжелый железный крест на стальной цепи.

Когда я вошел, у двери звякнул колокольчик, парень посмотрел на меня и тут же взглянул под конторку. Чисто инстинктивно. Видимо, проверил, на месте ли пистолет. Или хотел показать, что он вооружен. Надпись на стене у него за спиной гласила: «Только наличные». Чуть ниже то же самое по-испански. Парень не пошевелился, но глаза у него забегали, а левое веко начало дергаться. Скорее всего ему было года двадцать два или три, и он еще вполне мог выдержать пару лет всплесков адреналина и скачков давления.