– Так что вы решили?

Кира прервала его мысли и подставила пепельницу. Пепел с сигареты вот-вот готов был упасть на стол, а Таперский этого даже не замечал, погрузившись в свои мысли.

– Расскажу, как есть. Всю историю с самого начала, и почему я думаю, что он мой сын. Пусть сам решает, имеет ли моя догадка право на жизнь. Но что я точно сделаю, так это предложу ему официальное усыновление.

– Зачем? Что это изменит?

Таперский выпрямил спину и вытянул руки.

– Я вновь начал рисовать. И я верну свое имя. Я хочу, чтобы он стал моим наследником. – Таперский по-мальчишески смущенно улыбнулся. – Звучит самонадеянно, да?

– Нет, звучит реально, – энергично возразила Кира. – Ваши картины ценятся и сейчас, и я совершенно уверена, в будущем станут цениться еще больше.

– Ну, если твои слова сбудутся, то Алексу не помешает взять мое имя.

– Если он захочет.

Михаил осекся. Действительно, если он захочет. А вдруг нет? Что тогда?

– Если откажется, то я просто в завещании укажу его единственным наследником. Тут он ничего не сможет сделать.

Кира вздохнула. Алекс – сын великого художника. За свои двадцать с хвостиком лет он и так повидал всякого разного, одно детство взаперти чего стоит, а тут такая новость. Как он воспримет ее? Она знала, с каким восторгом и трепетом Алекс относился к Таперскому, как почитал его, ловил каждое его слово. Но воспримет ли он его как отца? С Гуровым-старшим Алекс практически не общался. Возможно, не мог простить, что тот бросил его в трудное время, не стал бороться за него с Мартой. Хотя с такой женщиной никто бы не сладил. Кроме Таперского. Если бы тот вовремя понял, насколько она в нем нуждается.

– Знаете, есть еще кое-что, – сказала она. – Его мать... – Она осторожно взглянула на него. Видя, что тот реагирует спокойно, продолжила: – Он ее ненавидит. Не понимает. До сих пор живет с этим негативом. Если вы расскажете, что, по-вашему, послужило причиной для ее... ммм... странного подхода к воспитанию сына, он, возможно, поймет ее лучше, перестанет осуждать.

Михаил посмотрел на нее так, словно он тонул, а Кира протянула ему спасительную соломинку. Ну конечно же – Марта! Ради Марты он должен рассказать. Ради своей Музы он рискнет всем, даже расположением собственного сына.

– Марта не заслужила, чтобы ее ненавидел собственный сын, – решительно произнес он, и Кира едва заметно улыбнулась, прочитав его мысли. – Я расскажу Алексу все и ради нее, и ради него самого.

– И ради вас, – улыбнулась Кира уже во весь рот и встала, чтобы открыть дверь. У калитки остановилась машина, и из нее вышел он, ее родной Алекс, серьезный, как всегда, в солнцезащитных очках модели последнего сезона и с большим портфелем, который не увязывался с его общим видом денди.

– Да, мне тоже это необходимо, – пробормотал Таперский и тоже встал. Он расскажет ему сегодня же. И будь что будет.

Алекс Гуров направлялся к дому, не подозревая, что через каких-то полчаса ему предстоит выбор фамилии.

– Кира, ты опять на весах стоишь?

Алекс вошел в ванную комнату и с огорчением застал там Киру, водрузившую свое тело на весы. Если она вновь вспомнила о весах, значит, что-то ее тревожит.

– Не волнуйся, я с ними прощаюсь.

– В каком смысле?

– Решила отдать их соседке, Таньке. Она после родов никак не похудеет, все ко мне заходит взвешиваться. Вот я и подарю ей. Мне они больше не нужны, только совращают каждый раз взвешиваться.

– Ну, слава богу! Помочь тебе отнести?

– Не веришь, что отдам? Хочешь убедиться?

– Да нет, – пожал он плечами, хотя она была абсолютно права. – Просто они тяжелые.

Кира засмеялась и сошла с весов.

– Ладно, рассказывай мне тут. Отнеси их пока вниз, буду уходить – захвачу. Кстати, у нас на вечер пригласительный на прием, не задерживайся.

– Опять прием, – вздохнул Алекс и добавил громче: – А по какому поводу?

– Какая-то шишка во французское посольство приезжает.

– А мы тут при чем?

– Ну, наверное, они через нас интернат поддерживают. И потом, я многих консультантов из Франции приглашаю, так что у нас с ними, можно сказать, партнерство по разным направлениям.

– И посол к тебе питает самые нежные чувства, – добавил Алекс.

– И это тоже. – Она засмеялась и вернулась в спальню накинуть халат. – Поставь нам кофе, пожалуйста!

На самом деле Киру в последнее время нарасхват приглашали на разные мероприятия. Она вновь вернулась в тот круг, в который так стремилась, будучи женой Ладынина. Но на этот раз приглашали именно ее. Бизнес, взаимодействие с крупными компаниями, благотворительность, искусство – казалось, ее деятельность охватывает самые разные направления. Кроме того, она умела входить в контакт с людьми и, начав переговоры с деловой нотки, быстро превращала партнеров в друзей. Ее дом в Апрелевке редкие выходные проводил без гостей, причем собирал самых разных людей – то в его стенах разгорались споры между увлеченными художниками, то бизнесмены обсуждали глобальные вопросы экономики, а в другой раз дипломаты со своими семьями собирались на блины.

Алекс, как правило, с ее друзьями сходился довольно легко, хотя всегда ощущал на себе любопытные взгляды. Особенно остро он это чувствовал, когда появлялись новые люди. Те, кто знал Киру и Алекса не первый день, воспринимали их как самую обыкновенную пару, не удивляясь и не перешептываясь по поводу разницы в возрасте. У него дела на работе шли тоже хорошо и друзей хватало, но все же львиную долю их круга общения составляли знакомые Киры, и приходилось с этим мириться.

Кира спустилась, чмокнула его в губы и налила себе молока.

– Ты сегодня показываешь усадьбу Констанца?

– Да, первая примерка, так сказать. Он уже видел ее, теперь хочет встретиться и поговорить детально.

– Если все пройдет нормально, он станет твоей живой рекламой. Ты ведь сам знаешь, какие у него связи. Горжусь, Македонский!

– Моя живая реклама – это ты. Я везде хожу в качестве твоего бесплатного приложения.

Кира поставила кружку на стол и обняла его.

– Алекс, ну ты что это, а? Ты же знаешь, как я тобой горжусь. Ты и без меня становишься знаменитым дизайнером, Ковальчук считает тебя самым лучшим на фирме! Тебе доверяют такие заказы, о которых твои ровесники и не мечтают! Когда мы встречаемся с твоими друзьями, то я ведь не возмущаюсь и не называю себя твоим приложением. Хотя, – улыбнулась она, – даже если я и приложение, то ничего не имею против.

Гуров поцеловал ее, но не улыбнулся. Ему быть приложением не очень нравилось. Особенно когда он видел приглашения, где было указано «миссис и мистер Доронины». Конечно, он понимал, что это всего лишь условность, соблюдаемая в таких случаях, но все же это его задевало.