Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Янку мучили мрачные предчувствия. «Не доехать нам до конца. Впереди еще огромное расстояние — четыре тысячи верст. Одного за другим раскидают нас по краям дороги».
Он вдруг сделался странно равнодушным ко всему. Сознание, что спасения нет и придется погибать, не возбуждало в нем отчаянного сопротивления, ибо не имело смысла противиться неизбежному. Его лишь успокаивала эгоистичная мысль: он погибнет вместе с Лаурой. Обоих постигнет одна участь…
8
Двадцать второго октября поезд добрался до Омска. Его дотемна держали на правом берегу Иртыша, а вечером пропустили через мост и поставили у станции Куломзино.
Там они опять простояли три дня. Но здесь был совсем другой мир и другие причины стоянки. С высокого берега Иртыша открывался широкий вид на степи, на течение могучей реки, которая, родившись в горах Китая, спокойно текла на север к Ледовитому океану. Вдалеке, посреди степной равнины, раскинулся Омск.
Здесь в латвийском консульстве просмотрели документы беженцев и проверили их права на латвийское подданство. Это оказалось очень сложным делом — за долгие годы многие беженцы потеряли документы. Достаточно было хоть какого-нибудь доказательства: квитанции об уплате налога, старого железнодорожного билета, какого-нибудь удостоверения или метрической выписки. У некоторых не оказалось и этого, и их вычеркивали из списка, но они не ушли из вагона, а спокойно ехали дальше, надеясь, что в конце пути все выяснится.
В Куломзине беженцев отправили в баню. Это было ценнее, чем фунт хлеба, но насекомых от этого не убавилось. Совсем наоборот: почувствовав запах свежего, чистого тела, они кусали с еще большим ожесточением, и главным образом тех, на ком было чистое белье, — это старая, давно проверенная истина. Каждый раз после смены белья человек не мог спать, потому что к нему перекочевывал весь «живой инвентарь» соседей. Сермукслис рассказал Янке, что с ним случилось в первую неделю пути: заметив появление вшей, он сразу же сменил белье, но насекомых стало еще больше. На следующий день он опять переодел рубашку, на третий — тоже, пока не дошел до того, что нечего стало переодеть. Спасения не было. Ничего другого не оставалось, как покориться и стоически переносить укусы насекомых. И когда он пробыл целую неделю в грязном белье, не меняя его, то заметил, что живности стало меньше, а та, что осталась, ведет себя спокойнее — поползает лениво по спине, немного покусает и забирается в швы спать. Таким образом, грязь в известных случаях имела свою положительную сторону.
Вблизи станции находился базар. Янка собрал оставшиеся у него русские книги и понес продавать. Впервые в жизни он увидел такую грязь, как здесь: нигде не обойти ее — кругом черная топь. Посреди грязи стояли палатки торговцев, лотки коробейников, высились горы арбузов. У подвод с солью прохаживались казахи. Трескучим голосом ревели степные верблюды, обдавая прохожих клочьями пены; кричали продавцы, торгуясь из-за каждого пустяка с таким темпераментом, что скорее напоминали сварливых забияк, чем коммерсантов; опустившись на корточки среди грязи и напевая свои странные песни, у ящиков с папиросами и мешочков с жареными подсолнухами сидели китайцы. Белый, как мел, хлеб, сочные куски жеребятины, разрезанные арбузы с ромовой мякотью и черными блестящими семечками пленяли глаза голодных беженцев.
Здесь можно было все достать. Но беженцы, поглядев, брели дальше, по щиколотку увязая в грязи. — Мягко идти, — смеялись они, посматривая друг другу на ноги. Кому удалось что-либо продать, купили хлеба. Другие не покупали ничего и представляли, каким вкусным должен быть этот белый хлеб. Может быть, и им еще доведется когда-нибудь его поесть, а может быть, и нет.
В Куломзине Янка опять нашел несколько старых буферов. Он пытался поднять их одной рукой, но теперь они казались тяжелее, чем в Татарской. Позднее, в Перми, он находил еще буфера, и они показались ему еще тяжелее — еле удавалось поднять их до плеча. Потом уже пошли и такие буфера, что даже двумя руками не поднять. Чем дальше на запад, тем тяжелее становились буфера, хотя по виду они ничем не отличались от прежних. Чем это объяснить?
Янка забывал взвеситься и потому не знал, что по сравнению с неизменным весом буферов сам он теряет в весе каждый день; только тяжесть на душе становилась все больше.
Янка совсем помрачнел, его уже не могли развеселить даже самые смешные события. Однажды вспыхнула братоубийственная война между латышами и литовцами. Бренгулис варил перед вагоном картофель; литовцы развели свой костер так близко к костру Бренгулиса, что тот начал затухать. Бренгулис предложил им уйти, места хватит хоть на десять костров. Но какая-то литовка начала ругать Бренгулиса и бросать в него горящие головешки. Защищаясь, наш молодчик лягнул темпераментную даму и сбил ее с ног. Поднялось настоящее вавилонское столпотворение. В конце концов, потребовалось вмешательство коменданта поезда, иначе началось бы всеобщее побоище.
…Янка мыл у дверей вагона ботинки: он зачерпнул грязь. Немного поодаль возились у костра Эльза и Сармите. Из вагона, где ехали Ниедры, вышли Лаура и Вилма. Они направились прямо к Янке. Он охотно спрятался бы в вагон, но ботинки были слишком грязны. Не видя иного выхода, он остался на месте в ожидании девушек. И впервые Лаура, поравнявшись с ним, остановилась и сказала:
— Добрый вечер…
Янка пробормотал что-то в ответ.
— Мы пришли вас ограбить, — сказала Лаура. — Это, правда, нечестно, но я думаю, вы извините нашу дерзость.
— Почем знать, — улыбнулся Янка, взволнованный и немного струсивший. — У меня нечего грабить.
— Может, все же найдется что-нибудь, — Лаура лукаво взглянула на него. — Я слышала, у вас много книг. Мы хотели попросить у вас что-нибудь почитать.
Янка вскочил в вагон и через минуту вернулся с большой кипой книг. Он предложил взять их все. Но девушки заявили, что это будет слишком много, и взяли только четыре — за остальными они придут в другой раз. Да, конечно, это даже и лучше. По крайней мере, оставалась возможность еще когда-нибудь встретиться и говорить с ними.
Позднее Янка пошел гулять на перрон. Там он вновь увидел Лауру. Она пришла на этот раз одна. Заметив Янку, Лаура отправилась на другой конец перрона, а оттуда по деревянным мосткам — еще дальше, за станцию. Остановившись у конца мостков, она оглянулась. Никого вокруг не было. Янке казалось, что она ждет его, иначе зачем бы пришла одна и удалилась в такое уединенное место. После сегодняшнего разговора он стал смелее и подумал, что ничего особенного не будет, если он подойдет к ней и заговорит. Ведь они знакомы.