– Мы знаем, что изменить реальность возможно, – сказала она. – Это сложно, многие не хотят даже пытаться, но это возможно. Вы можете изменить реальность ненависти, открывшись другу. Спасши врага.

Джессика с улыбкой взглянула на меня. Я грустно улыбнулась в ответ. Останемся ли мы подругами? Увидимся ли мы когда-нибудь после сегодняшнего дня?

– Но чтобы изменить реальность, вы должны быть готовы слушать, учиться и слышать. Главное – слышать. Как президент выпуска 2009 года я прошу вас навсегда запомнить имена тех, кто погиб второго мая, и услышать, какова была их реальность.

Я прочистила горло.

– Многие из них погибли, потому что стрелок… – Я умолкла, не в силах поднять глаза на доктора Хилера, который наверняка вытирает слезы и подбадривающе мне кивает, – … мой парень Ник Левил, а вместе с ним и я считали их плохими людьми. Мы видели только то, что нам хотелось видеть, и мы… – Я вытерла уголок глаза. Джессика отпустила мою руку и начала поглаживать меня по спине. – Мы с Ником… мы не знали… кем были эти люди и как они жили. Не знали их реальности.

Джессика снова наклонилась вперед.

– Эбби Демпси, – произнесла она, – была завзятой наездницей. У нее была лошадь по кличке Ницше, и она каталась на ней каждое субботнее утро. Этим летом она должна была участвовать в юниорском родео. Она страстно этого ждала. Эбби была моей лучшей подругой, – хрипло добавила Джессика. – В память об Эбби мы положили в капсулу времени прядку из гривы Ницше.

Джессика отодвинулась, и я выступила вперед. Пальцы, сжимающие листы с речью, дрожали, и я все еще не могла поднять глаза. Но мне стало легче, когда я вспомнила лица всех родителей, с которыми мы с Джессикой пообщались. Всех родителей, перед которыми я наконец-то лично извинилась. Всех родителей, которые приняли мои извинения. Кто-то из них простил меня, кто-то – нет. Кто-то ответил, что я не должна перед ними извиняться. Мы плакали вместе с ними, и они с радостью делились с нами историями о своих детях. Большинство из них, скорее всего, присутствуют сейчас на церемонии.

– Кристи Брутер, – начала я, – принята в университет Нотр-Дам и собирается изучать психологию. Она хочет работать с людьми, пережившими психологическую травму, и уже пишет в соавторстве книгу о том, как находилась на волоске от смерти. Кристи положила в капсулу времени софтбольный мяч.

К микрофону снова наклонилась Джессика.

– Джефф Хикс утром второго мая шел из больницы, где впервые увидел своего новорожденного брата. Он опаздывал в школу, но был счастлив, что в его семье появился еще один мальчик. Джефф предложил назвать брата Дэймоном, в честь своего любимого футболиста. В память о Джеффе родители назвали малыша Дэймоном Джеффри. В память о Джеффе мы положили в капсулу времени браслет для новорожденных с руки Дэймона.

– Джинни Бейкер… – Я глубоко вздохнула. Так много хотелось рассказать о Джинни. О Джинни, которая столько страдала и все еще продолжает страдать. Ее нет сейчас на церемонии, потому что она пыталась закончить начатую Ником работу. Пыталась наказать себя за травлю Ника, считая себя ее виновницей. – В два года Джинни победила в детском конкурсе талантов. Ее мама говорит, что Джинни обожала участвовать в разных конкурсах и в шесть лет уже умела крутить гимнастическую ленту. Джинни решила… – я еле сдержала слезы, – не класть ничего в капсулу времени. – Я опустила голову.

Мы с Джессикой по очереди рассказали присутствующим о Лин Йонг, Аманде Кинни, Максе Хиллсе и остальных. Вдова мистера Клайна громко рыдала, когда мы в память о нем опустили в капсулу времени четвертак, символизирующий его привычку бросать четвертаки в учеников, правильно ответивших на уроке. Его дочка неподвижно сидела, уткнувшись лицом в мамино платье.

Закончив речь, я спустилась по ступенькам вниз и заняла свое место, стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Все вокруг всхлипывали и оглушительно сморкались.

Джессика стояла на сцене одна. С покрасневшим носом и ярко горящими глазами. Ее светлые волосы колыхались на ветру тончайшей паутинкой.

– Остались еще двое, – сказала она в микрофон.

Я нахмурилась и начала загибать пальцы, подсчитывая тех, о ком мы должны были рассказать. По-моему, мы никого не забыли.

Джессика сделала глубокий вдох.

– Ник Левил, – произнесла она, – любил Шекспира.

У меня перехватило дыхание. Когда она поговорила с родителями Ника? Зачем? Прищурившись, я глянула на мемориальную скамью. И точно, последним в списке жертв указывалось имя Ника. У меня вырвался всхлип, и я зажала рот ладонью. В этот раз я не смогла сдержать слез и они лились из глаз водопадом, когда Джессика опустила в капсулу времени потрепанный томик «Гамлета» – тот самый, из которого Ник столько раз зачитывал мне отрывки.

Я едва слышала Джессику, говорящую:

– Валери Лефтман – герой. Она храбрее всех, кого я знаю. И пуля – меньшее из зол, с которыми ей пришлось столкнуться в этом году. Валери в одиночку спасла меня и остановила стрельбу второго мая 2008 года. Без нее все сложилось бы гораздо хуже. И я безмерно счастлива называть ее своей подругой. Валери передала для капсулы времени блокнот со своими рисунками.

Джессика показала мой черный блокнот и положила его на «Гамлета». Моя реальность и отдушина Ника – одно поверх другого.

Джессика поблагодарила всех и заняла свое место. Сначала стояла тишина, но потом – точно постепенно закипающая вода – редкие аплодисменты переросли в шквал рукоплесканий. Несколько человек, не совладав с собой, хлопали, забравшись на стулья.

Я повернулась и окинула всех взглядом. Мама с папой аплодировали, смахивая со щек слезы. Доктор Хилер стоял и своих слез не вытирал.

Мистер Энгерсон поднялся на сцену, чтобы вести церемонию. Жизнь продолжалась.

Я подумала об открытом чемодане, лежащем на моей постели. О своих почти собранных вещах. О нашей с Ником фотографии на Голубом озере, спрятанной между комплектами нижнего белья. О книге «Дар страха»[16], которую вручил мне доктор Хилер со словами: «Береги себя». О пачке телефонных карт, которые папа безмолвно сунул мне в руку в прошлую субботу, когда заехал за Фрэнки. Об университетских каталогах, взятых у миссис Тейт.

Подумала о поезде, в который сяду завтра утром, сама не ведая, куда отправляюсь. О том, как мама, скорее всего, будет плакать на станции, вновь умоляя меня остаться или хотя бы не уезжать без четкого плана. И как папа, скорее всего, почувствует облегчение, когда я буду становиться все меньше и меньше в окне удаляющегося вагона. И как я его за это не буду винить.

Я многое могу пропустить, находясь в отъезде. Поженятся ли в мое отсутствие мама с Мэлом? Устроится ли Фрэнки на свою первую работу – к примеру, спасателем в местный бассейн? Пропущу ли я новость о беременности Брили? Пройдет ли все это мимо? И буду ли я считать, что близкие заслужили прожить эти счастливые мгновения без меня?