Дверь отворилась. Вика подняла глаза, собираясь сказать Алексею Яковлевичу, что этот поезд уже ушёл, и… увидела Данилу.

Он зашёл в столовую и сейчас нерешительно остановился у входа. Он совсем не изменился за это время – словно они расстались только вчера. То же выражение карих глаз, та же каштановая шевелюра… Он не говорил ни слова – просто стоял и молча смотрел на Вику.

Она справилась с собой первой.

– Тебя Михальченко специально вызвал? – спросила она. – Ты знал, что я здесь буду?

Он кивнул, а затем подошёл к ней и так же молча обнял. Вика машинально подняла руки, чтобы ответить на это объятие, и с удивлением почувствовала, что ледяная стылость в глубине её сердца, которая давно там поселилась, вдруг начинает оттаивать. От Данилы веяло надёжностью и покоем. Так тепло и безопасно, как в его объятиях, ей не было ни с кем и никогда.

– Малыш… – привычно сказал Данила. – Я очень по тебе соскучился…

Губы его уже нетерпеливо искали её губы, и ей не оставалось ничего другого, кроме как ответить на поцелуй.

Данила с усилием заставил себя оторваться от неё, отстранился и испытующе взглянул ей в глаза.

– Выйдешь за меня замуж? – спросил он нерешительно. – Я, конечно, понимаю, что это всё некстати и совершенно неожиданно, но… лично я твёрдо уверен – мне в этой жизни никто, кроме тебя, больше не нужен.

Охнув, Вика закрыла лицо руками и резко опустилась на стул.

– Да, я знаю, что ты не любишь меня так, как я… – продолжил он в отчаянии. – Но мне почему-то кажется… Нет, чёрт возьми, я уверен! Что ты будешь счастлива со мной. Я всё для этого сделаю, родная моя…

Он опустился перед ней на колени и силой отвёл Викины ладони от лица.

– Я тебя не тороплю, – сказал он умоляюще. – Ты можешь всё обдумать, взвесить «за» и «против»… Я не буду на тебя давить, не бойся.

– Дело не в этом… – выдохнула Вика, с трудом сдерживая слёзы. – Совсем, совсем не в этом! Просто… ты не знаешь всего, Данечка. Я… я беременна.

Сомнения появились у неё уже давно – с месяц назад. Уж слишком смахивали симптомы её нынешнего состояния на типичную беременность. Все эти обмороки, головокружения, пониженный уровень гемоглобина, слабость, сонливость и тошнота по утрам… «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!» – повторяла Вика про себя, как мантру, прекрасно помня, что говорил ей Александр о своём бесплодии. Даже задержку месячных она списывала на нервный срыв и диету.

Для того чтобы окончательно успокоить себе душу, Вика отправилась в аптеку и купила несколько тестов на беременность. С первой же попытки она увидела две жирные полосы на тесте. В испуге сделав ещё несколько тестов, один за другим, она убедилась в идентичном результате. Сомнений больше не было – она ждёт ребёнка, и отец его – Белецкий, как бы фантастично это ни звучало.

Что ж… Врачи тоже могли ошибаться, говоря Александру, что у него никогда не будет детей. Возможно, её случай был уникальным, одним из тысячи или даже из миллиона, просто так удачно сошлись звёзды. Одно не вызывало у неё сомнений – этот ребёнок был послан самой судьбой. Он не мог возникнуть, но он всё-таки появился. А значит, он ДОЛЖЕН был жить.

Вика не успела сообщить новость Александру. Ей хотелось дождаться окончания съёмок и известить его в спокойной, расслабленной обстановке. К тому же она собиралась всё ещё раз хорошенько обдумать. Она мечтала родить ребёнка и одновременно панически этого боялась. А затем она застукала другую девушку в спальне Александра, и желание говорить ему о ребёнке отпало само собой. Да, наверное, это было жестоко по отношению к Белецкому. Но… Александр верно сказал ей однажды: человек-беда, он и сам не умеет быть счастливым, и своих близких тоже делает несчастными.

«Я сама смогу достойно вырастить своего малыша!» – поклялась Вика мысленно. Разговор с Михальченко укрепил её в этой уверенности: нет, она не бросит институт, она просто не имеет на это права. Она будет работать и учиться, она наймёт для ребёнка няню, она со всем прекрасно справится… Чтобы обеспечить малютке счастливое безоблачное будущее.

…Данила невольно отшатнулся от неё, округлив глаза.

– Как… беременна? – переспросил он в замешательстве. – А Белецкий… он в курсе?

– Нет, он ничего не знает. И никогда не узнает, – спокойно отозвалась Вика как о деле, давно решённом. – Он думает, что у него не может быть детей. Ему даже в голову не придёт, что это его ребёнок.

Данила подавленно молчал. Эту информацию нужно было усвоить и переварить. Вике стало его отчаянно, до слёз, жалко.

– Ладно, Даня, – сказала она, поднимаясь со стула и хватая свою сумочку. – Я же вижу, что тебе нелегко сейчас… Но это пройдёт, милый. Это правда когда-нибудь пройдёт. А мне пора. Прощай… и не поминай лихом.

Вика решительно толкнула дверь и вышла в прихожую, а оттуда, торопливо обувшись, выскочила в подъезд. Её каблучки мерно застучали по холодным каменным ступеням.

Они поженились сразу после того, как Вика сдала сессию.

Свадьба молодых талантливых артистов всколыхнула всю Москву. Данила приехал за невестой прямо в общагу на своём навороченном байке – элегантный, в чёрном костюме и с красным галстуком-бабочкой на шее. Она – в пышной балетной юбке, в красных туфлях и с красным же бантом в волосах, чисто Мальвина! – уселась позади него, крепко обхватив сзади руками.

Мотоцикл нёсся по июльским улицам столицы, как ровно год тому назад, когда они только что познакомились. Они снова были раскованы, веселы и счастливы. Вся жизнь была у них впереди…

Только вместо забавных стишков о малоизвестной актрисе Вика на этот раз бормотала себе под нос совсем другие строчки. Данила не мог её слышать, и она, незаметно глотая лёгкие светлые слёзы, вполголоса декламировала стихотворение Светланы Ширанковой:

– До рассвета – одна сигарета и восемь страниц:

На счастливом финале заклинило. Намертво. Глухо.

Октябрю умирать – пулемётная очередь птиц

Наискось рассекает дождливое серое брюхо.

А матэ получился такой – хоть совсем не готовь.

Ты не любишь матэ, но закончились кофе и виски.

На перилах балкона танцует чужая любовь —

То ли пьяная вдрызг, то ли просто поклонница диско.

Ты свою проводила – я помню – неделю назад,

На подушечках пальцев не высохли кровь и чернила.

А чужая любовь крутит попой не в такт и не в лад —

Вот дурёха. А впрочем… твоя ещё хуже чудила.

Покрасневшее яблоко осени падает вниз,

Если хочешь куснуть – подставляй поскорее ладони.

А чужая любовь обживает соседский карниз.

Не пугайся, my darling, тебя она нынче не тронет.

КОНЕЦ