Мастер тоже не смолчал. Более того, он ухитрился оставить лицо практически спокойным, только скулы обозначились резче обыкновенного. И это, мрыс дерр гаст, было мне знакомо… но кто же он, почему я никак не могу вспомнить?

— Меня не зря прозвали Мастером, — очень четко выговорил он, глядя в глаза сопернику. — Здесь ты не ошибся. Мастер — это тот, которому приходится трудиться. И пусть мои успехи меньше твоих, но я добыл их сам, своим трудом. Мне есть чем гордиться, в отличие от тебя.

— Это всего лишь слова, — улыбнулся зеленоглазый. Он смотрел так же насмешливо, как и раньше, но я почувствовала, что слова Мастера почему-то его задели. И достаточно серьезно; не так, конечно, как того издевательски-продуманная фраза насчет дырки, но все-таки. — Это всего лишь слова, и ничего более. Признайся честно, ведь ты же мне завидуешь! В любом деле, кроме, конечно, заштопывания дырок, ты всегда после меня, ты в лучшем случае второй. Да, второй, — с удовольствием повторил он. — И первым тебе никогда не стать.

Чувствовалось, что Мастер сдерживается из последних сил.

— Завидовать тебе? — напряженно переспросил он. — Чему же? Ты побеждаешь меня — верно, много чести победить того, кто слабее тебя! — «Не поняла», — мрачно подумала я. Это что же выходит, я тоже слабая? Ага, щщас! — Твои деньги, твой магический талант, твои, в конце концов, нештопаные штаны — это не твоя заслуга! Тебе всего лишь посчастливилось родиться в нужной семье, вот и все. Чему здесь завидовать?

Это все было правильно, точно и очень логично и не имело к истине ни малейшего отношения. Как это случается во сне, я могла чувствовать практически каждого человека — и я знала, что Мастер лжет. Он завидовал зеленоглазому, как только мог — завидовал и ненавидел всей душой. Он давно уже свыкся с положением второго; но кто сказал, что привычное ранит не так глубоко? «За что ему это? — отчетливо слышала я. — Деньги, друзья, популярность — за что? Он мерзавец, он никого не любит, даже ее… Неужели я хуже?!» И безжалостный ответ: да. Хуже.

И всегда буду таким.

— Пусть будет так, — мягко сказал Гений; глаза его искрились в свечном свете. Он знал то же самое, что и я: еще бы, враги часто чувствуют подобные вещи значительно лучше друзей. — Если так тебе легче, то пусть будет. Но с одним ты поспорить не сможешь. С тем, что Фаррина выбрала меня. И не надо так улыбаться. Все отлично знают, почему ты не сводишь с нее глаз. Но ты проиграл, Мастер. — Это прозвище он выговорил с особенным удовольствием. — Как всегда — проиграл. Она выбрала меня — меня, слышишь?

«Не будите того, что пока еще спит». Третий закон магии. Он пришел мне на ум сразу, как только Гений смолк: больно нехорошо сверкнули у Мастера глаза. Он явно старался сдержаться, не знаю почему; он старался, но терпению всегда положен свой предел.

— Она не выбирала, — сказал он; и почему-то сделалось очень тихо. Похоже, не я одна почувствовала, что Мастера — может быть впервые в жизни — сносит с катушек. — Да, я люблю ее. Но я уважаю ее выбор, даже если это не я. А ты — ты не дал ей выбора!..

Крыша рвалась в небо, хлопая черепицей. Уж не знаю, что такое творилось сейчас с адептом, но лично мне это напоминало лопнувший нарыв: гной копился долго, но всему наступает свой конец. Сейчас гной хлынул наружу — и Мастер, даже если бы и захотел, не сумел бы себя сдержать. А он и не хотел. Происходящее даже доставляло ему удовольствие — странное, неправильное удовольствие, вплотную граничащее с болью. Слишком долго он молчал. Слишком твердо он верил, что есть ничтожество, бездарность, крыса рядом с тигром…

Вера эта никуда не делась, и сейчас оставаясь с ним. Но даже крысу не надо загонять в угол.

Тщательная бесстрастность, призванная защитить остатки чести, канула в никуда. Мастера едва не трясло; он с трудом справлялся с дыханием, глаза его сверкали, а речь, прежде делано спокойная стала сбивчивой и быстрой. Но в четкости она не потеряла ни на гран. Я по-прежнему хорошо слышала каждое слово. И, похоже, не только я.

— Ты попытался приворожить ее, но тебе не хватило ума даже сделать это как должно! Ты украл, ты украл у меня то, что счел приворотным зельем, не разобравшись даже, что это было на самом деле! Ты взял то, что тебе не принадлежит, ты взял чужое, ты вор!.. Ты украл идею, эликсир и женщину! Скажешь, что это не так?!

— Если бы я вздумал воровать чьи-то эликсиры, — зеленоглазый усмехнулся, но усмешка вышла кривой и не внушила мне никакого доверия, — о твоих я бы подумал в последнюю очередь. Взрывчатки у меня и без тебя хватает…

— Помолчи-ка, любимый, — медленно сказала вампирша. Она переводила взгляд с Гения на Мастера, и взгляд этот, как я могла судить, был весьма многообещающим. Много-то оно много, но хорошего в нем не было ни на грамм. — Это серьезное обвинение, Мастер. За такие слова нужно отвечать, а тех, кто не смог ответить, лишают магии и изгоняют прочь. Ты можешь доказать то, что сказал?

— Могу. — Мастер тоже усмехнулся. Он уже успел взять себя в руки, только глаза по-прежнему сверкали сумасшедшим огнем. Он твердо решил идти до конца, каким бы этот конец ни был; я знала почти наверняка, что потом он станет об этом жалеть. О подобном всегда потом жалеют, ибо страсть — плохой советчик. — Это было зелье не любви, а истины. Он выпил его сам и дал выпить тебе, правда тайком, — и теперь он может лгать с большим трудом, а ты слышишь все, что он хотел бы тебе сказать. Помнишь, ты спрашивала у меня, что с тобой происходит? Почему ты слышишь не только то, что он тебе говорит, но и то, что думает?..

— Фарри, да он врет! — вмешался зеленоглазый. — Ты что, не понимаешь, он просто тебя ревнует, вот и все!

— Это можно проверить? — странным голосом уточнила Фаррина.

— Можно, — с удовольствием ответил Мастер. — Пусть он скажет тебе комплимент. Он говорит, что любит тебя, так неужели не найдет для любимой несколько приятных слов?

По лицу Гения было ясно видно, что он не собирается следовать приказам всякой швали. Но вампирша смотрела на него так, как умеют смотреть только вампирши; и оттого он сглотнул, открыл рот и выдавил:

— У тебя восхитительные ножки.

Пару секунд в зале стояла полная, прямо-таки звенящая тишина. Что же, тем сильнее оказался контраст.

— Ах, так тебе мои ноги не нравятся?! — взвизгнула Фаррина, бросаясь вперед. Не задумываясь, она врезала Гению по щеке; через секунду ему прилетело и по второй. — Ах, значит, у Принцессы лучше?! Значит, ты рассматривал ее ноги?! Значит, Принцесса уже занята, а денег и у меня хватает?!

— Ах, значит, ты разглядывал мои ноги?! — донеслось слева. Через мгновение на Гения накинулась еще одна дикая кошка, в которой я с трудом узнала хрупкую эльфийскую деву. — Ах, так ты и сравнивать посмел?!

Теперь несчастного Гения драли уже с двух сторон. Я не могла различить, которой из девиц принадлежит какая фраза; из бешеного клубка доносились практически одинаковые голоса, — подобными, видно, общаются между собой гарпии с отрогов Драконьего Хребта: